— Видела я школу. Снаружи красивая.
— Хочешь, зайдем, внутри посмотрим? — Николай Степанович взял Варю под руку, и они пошли к школе.
Новое двухэтажное здание под железной крышей с широкими окнами стояло в тени старых берез и тополей.
Варя приостановилась возле крыльца перед сверкающей свежей краской вывеской и прочитала:
— «Шумковская неполная средняя школа».
Они прошли сначала по всем классам первого этажа, поднялись на второй. От новых бревенчатых стен пахло смолой.
— Полы в коридорах осталось покрасить да двери, — говорил Николай Степанович. — Думаем завтра начать.
В одном из классов Варя задержалась. Подойдя к учительскому столу, она представила себе, как через месяц войдет в класс и скажет: «Здравствуйте, дети!», и ребята ответят ей хором: «Здравствуйте, Варвара Алексеевна!»
Варя улыбнулась: «Варвара Алексеевна!..» Давно ли она сама была ученицей и, сидя на уроке, порой поглядывала на птиц, садившихся на эти березы и тополя. Теперь она, наверное, будет сердиться, если ребята станут на уроке смотреть в окно.
Николай Степанович, словно угадав, о чем думает Варя, сел за парту и поднял руку.
Варя улыбнулась, но потом сделала серьезное лицо.
— Логинов, к доске!
Председатель вышел к доске, посмотрел в окно, потом на потолок, поморгал глазами.
— Ну! — подбодрила его Варя.
Он подумал еще немного и начал:
— Александр Сергеевич Пушкин. Стихотворение «Утро».
— Очень хорошо! — сказала Варя. — Ставлю пятерку! — она склонилась над столом, как бы ставя отметку в журнал.
Потом они сели рядом за парту, и председатель спросил:
— Как тебя дома-то встретили? Небось отец с матерью ругали за цыганенка?
— Отец-то ничего, даже люльку повесил. А мать ругается. Боится, что цыганка не вернется…
— Она, похоже, и вправду не вернется, — неожиданно сказал Николай Степанович.
Варя посмотрела на него удивленно.
— Почему вы так решили? — спросила она.
— Я сегодня утром в район звонил, узнавал. Мне сказали, что вчера вечером через Черемково цыгане на двух лошадях проехали. Я потом все сельсоветы обзвонил, нигде не остановились. Наверное, испугались, в другой район подались…
Варя сидела бледная, с плотно сжатыми губами.
После долгого молчания председатель спросил:
— Что же ты, Варюша, думаешь делать?
Варя тяжело вздохнула:
— Что же теперь делать? Ребенок — не котенок. Раз взяла, пусть живет у меня.
— Можно в детдом определить, — сказал Николай Степанович, но Варя решительно повторила:
— Пусть живет у меня! Я уж имя ему придумала — Костик. Хорошее имя, правда? У нас в студенческом общежитии у технички малыш был. Так вот, его тоже Костиком звали.
— Трудно тебе будет… — сказал Николай Степанович.
Варя вздохнула:
— Ничего, как-нибудь.
— Если что для ребенка понадобится, поможем через сельсовет. Ведь его одеть-обуть надо.
— Что вы, Николай Степанович! Ему пока не много надо. Я вот на первое время купила ситцу на пеленки, фланельки на рубашечки.
Варя снова задумалась. Николай Степанович тоже молчал.
— Как-нибудь, — снова заговорила Варя, вставая. — А потом, я уверена, что мать Костика все-таки придет за ним.
— Ну что ж, поживем — увидим, — сказал Николай Степанович, с трудом вылезая из-за парты. — Я к вам, может, зайду на днях, погляжу, какой он из себя, твой Костик.
Первое время Варя каждое утро, просыпаясь, думала со смешанным чувством надежды и сожаления, что вот сегодня цыганка придет за Костиком и заберет его. Но проходили дни за днями, цыганка не объявлялась, и постепенно Варя стала вспоминать о ней все реже. С каждым днем она сильнее привязывалась к ребенку. Стоило ей уйти по воду или в магазин, как ей уже начинало казаться, что без нее с мальчиком что-то случится, и она спешила домой. Дома она почти не спускала малыша с рук. Она взяла в библиотеке книгу «Советы молодой матери», купила детскую ванночку и каждый вечер купала Костика к большому неудовольствию Олешихи.
— Что ты его полощешь каждый день, — говорила она. — И так чистый. Зря только воду льешь.
Сама она к малышу почти не подходила, вскипятит молоко в печи — и вся забота. Зато Алексей Филиппович, как мог, помогал Варе: когда она была занята, качал люльку и что-то рассказывал Костику или тихонько напевал.
В деревне не затихали пересуды о Варином поступке. Одни говорили: