— Эй, мальчик, скажи, где живет Варвара Алексеевна?
— Какая Варвара Алексеевна?
— Демина Варвара Алексеевна, учительница.
— Так бы и спрашивал! Вон ихний дом.
Молодой человек быстро зашагал к дому Деминых.
Входя в дверь, он с размаху стукнулся лбом о низкую притолоку и схватился за голову. Олешиха побежала навстречу гостю.
— Ведь сколько раз говорила, еще когда строили, что двери низки. Нет, не послушались! — причитала она. — Теперь только и смотри, чтобы голову не разбить. Вот несчастье-то, господи!
— Ничего, до свадьбы заживет, — все еще потирая лоб, ответил молодой человек.
— Здравствуй, Вячеслав, — подошла к нему Варя. — Проходи, садись. Как добрался?
— Здравствуй, Варюша. — Вячеслав пожал руку девушки. Потом повернулся к Олешихе: — А это мамаша, наверное? Очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Вячеслав Павлович. А для друзей — просто Вячес.
— Как? — переспросила Олешиха.
— Вячес, — повторил гость.
Тут он заметил люльку и подошел к ней.
— О! Самого большого-то я и не заметил. Кто это — мальчик, девочка? Мальчик! Очень люблю маленьких!
Варя настороженно смотрела на Вячеслава, зато Олешиха говорила, не переставая. Бегая взад-вперед по избе и ставя на стол творог со сметаной, блины, шаньги, рыбный пирог, она рассказывала, что этот год уродились грибы и малина, что у нее было две наседки и ни одного цыпленка не утащил ястреб, а вот один гусенок попал в зубы соседской собаке.
Наконец она пригласила гостя и дочь к столу и усиленно потчевала Вячеслава, называя его, как он и велел, Вячесом.
— Попробуй, Вячес, пирога. И блинов поешь. Из Перми путь не близкий, проголодался, поди. И ты, Варя, ешь как следует. Давеча ведь плохо поела.
Вячеслав с аппетитом ел и пирог, и блины. Он поглядывал на молчаливую Варю и говорил Олешихе, что в деревне жить лучше, чем в городе.
— В деревне жизнь спокойная, — говорил он. — Свое хозяйство, чистый воздух.
— Что же ты так за город цеплялся? — спросила Варя.
Вячеслав вздохнул:
— Привычка! Ничего не поделаешь.
Он выпил немного пива, но от самогона отказался, чем окончательно расположил к себе Олешиху.
После обеда Вячеслав сказал:
— Пойдем, Варюша, пройдемся? Покажешь мне ваши места.
Варя с сомнением посмотрела на люльку. Олешиха перехватила ее взгляд и быстро зашептала:
— Иди, иди! Посмотрю за ним. Как проснется, молока теплого дам.
Когда Варя с Вячеславом ушли, Олешиха принялась убирать со стола.
Едва она только управилась с чашками-ложками, в избу, сгорбившись и опираясь на палку, бочком, по стенке, протиснулась Даньчиха. Поставив палку в уголок, она несколько раз перекрестилась на иконы и тяжело опустилась на лавку.
— Скучно мне одной. Дай, думаю, загляну.
— Вот и хорошо, Евдокимовна! — обрадовалась ей Олешиха, которой не терпелось рассказать о госте. — Сиди, отдыхай, я тебя сейчас пивом угощу.
Она налила большую кружку, подала ее Даньчихе, села рядом с ней на лавку.
— Что-то не шибко удалось пиво-то. Ну да уж какое есть. Ты пей, я еще налью. А к моей Варваре жених приехал. Не встретила их? Гулять пошли. Такой ладный парень. Городской. Одет чисто. Рубашка шелковая. Сразу видно, добрый будет зять.
— Дай-то бог! — сказала Даньчиха. — Коли подходящий парень, выдавай дочь.
— И я так думаю. Вот только ребенка куда? Девка-то моя совсем сдурела, на себя его записала. Еще захочет ли жених-то! Правда, как к люльке подходил, сказал, что любит детей, а там кто его знает. Вячесом жениха-то зовут. Вежливый такой. Все «мамаша» да «мамаша». Я было с самогончиком к нему сунулась, так он — хоть бы каплю в рот взял. «Нет, — говорит, — мамаша, я вина не пью».
— Коли не врет — счастье твоей Варваре! Дай-то бог! — Даньчиха перекрестилась.
— И из себя красивый такой. Лицо узкое, нос прямой, глаза голубые, волосы рыжеватенькие.
— Да и Варя у вас тоже не убогая, — вставила Даньчиха. — Красивая девка, что и говорить.
— Одного боюсь, — пожаловалась Олешиха, — как бы не увез он Варю в город. «У меня, говорит, привычка такая — в городе жить». Ну да ничего, может, понравится ему у нас, тут оба и останутся. Он ведь тоже, слышь, на учителя кончил, вместе бы и работали. Отец бы им дом поставить помог. Вот только цыганенок…
— Ничего, Паладь, может, обойдется все. А цыганенка надо окрестить. Останется нехристем, себе беды наживет, да и на вас накличет.