— Матери плохо стало. Ее увели к себе соседи с первого этажа. Она и сейчас там.
— А где отец?
— Спит. Он ему не отец… отчим…
— Так где же он?
— Спит. Пьяный.
— Он знает?
— Нет. Соседи не стали его будить. А я как раз сейчас собирался подняться, — старший лейтенант опять посмотрел наверх.
«Спит… Соседи не стали будить!..» Изображение на телеэкране становится мутным и расплывчатым. Предметы распадаются на мириады мерцающих точек. Ничего разобрать невозможно. Я возвращаюсь на землю. Удивительная тишина стояла во дворе. Дождь перестал. Я стоял, отделенный от всех белым прямоугольником простыни. Милиционеры выстроились вдоль невидимой линии, переходить за которую воспрещалось. У входа в котельную стоял низенький пожилой человечек в ветхой соломенной шляпе. Как на костыль, он опирался на ржавую водопроводную трубу. Из окна противоположного дома высовывался пожилой мужчина. В этой напряженной тишине особенно неуместно было беспечное пение дрозда. Откуда оно неслось? Может, из этого окна, откуда высовывается старик. Может, дрозд сидит у него в клетке и поет.
По двору взад и вперед ходит старушка в длинном темном платье. Время от времени она всплескивает руками и в отчаянии ударяет себя по ногам, покачивая головой. За старушкой следует маленький мальчуган с игрушечной тележкой. Как только тележка переворачивается, он огорченно качает головой и звонко шлепает себя по голым ножкам.
И внезапно я понял, что все ждут меня, моего решения, действия, приказа, и тогда мне показалось, что я молчу уже целый век, что я все упустил, проворонил, растерял, позволил всем тайнам разбежаться по своим глухим норам.
— Кто вам сообщил о случившемся? — обратился я к старшему лейтенанту. Вопрос прозвучал, как упрек, как выговор.
— Первый я увидел! — услыхал я за своей спиной и, обернувшись, увидел, что ко мне идет, постукивая железкой, тот самый старик в соломенной шляпе.
— Ты что — сосед?
— Истопник я, в котельной.
— В мае месяце отопление включаешь?
— Хватит, сколько зимой топил, теперь ремонтирую.
— В пять утра начинаешь ремонт?
— Нет, в пять я спал.
— Где?
— В котельной.
— Что это? — я взял у него трубу и — уже не знаю, как это у меня получилось, конечно, по неопытности! — одним словом, я заглянул в нее, словно желая проверить, не старались ли с нее смыть какие-нибудь подозрительные следы. Потом я долго корил себя за такой необдуманный поступок.
Истопник засмеялся:
— Ишь ты, прямо как труба подзорная!
— Не забывай, с кем разговариваешь! — прикрикнул на него старший лейтенант.
— Почему запаздывает врач? — я перевел разговор.
— Не знаю. — Лейтенант посмотрел на часы. — Я звонил десять минут назад.
— Адрес верный назвали?
— 15-б. Все правильно.
— Ну, рассказывай, что же ты видел? — Я отдал истопнику его «костыль».
Солнце еще не взошло, а старик так щурил глаза, словно спасался от беспощадных лучей. Эту привычку я замечал за многими крестьянами. Наверно, она связана с работой в поле под палящим солнцем.
— Ничего особенного я не видел, — истопник снова оперся на трубу, как на костыль, — услышал шум — вроде кто-то упал, выбежал из котельной… Эта труба у меня в подвале заместо задвижки, от собак… Выбежал, значит, вижу, кто-то лежит. Я сначала решил — пьяный, пусть, думаю, лежит, отсыпается. Потом смотрю, что-то не то, подошел поближе и сразу узнал. Уж такой уважительный парень был, как идет мимо, непременно здоровается.
— Дальше?
— Что дальше… Стал людей скликать. Позвонил куда надо. Тут и они пришли, — старик кивнул на старшего лейтенанта.
— Откуда звонил?
— Из той квартиры, куда сейчас мать отвели.
— След от машины тогда уже был?
— След? — Истопник задумался. — Не помню… Наверное, был, не по нему же она проехала.
— У кого в доме есть машина? — я взглянул в сторону железных гаражей.
— У него и еще…
— У кого это «у него»?
— Да у отчима, и у того, на пятом этаже, — старик указал на противоположный дом.
Судя по следу, машина направлялась отнюдь не в гараж, не сговариваясь, мы с лейтенантом пересекли двор и очутились возле елки с ободранной корой.
— Бампер «Волги», — уверенно произнес лейтенант. — Я уже проверял.
И вдруг я вспомнил, что до сих пор не высказал терзавших меня сомнений. Мне показалось, что я молчал слишком долго и что молчания этого уже ничем не восполнить.
Мы стояли вдвоем, но я все-таки отвел лейтенанта еще немного в сторону.
— По телефону вы говорили о самоубийстве. Какие у вас основания?