Мои ноги заплетаются, потом появляются руки. Хлопает дверь, и я лежу на полу у ко-го-то на коленях.
— Ш-ш-ш. Все хорошо. Расслабься. Ты в порядке. Мы в порядке.
Мои волосы гладит ладонь. Губы прижимаются ко лбу.
— Ты молодец. А я все испортил. Мне не нужно было этого делать сегодня. Дыши глу-боко.
Я борюсь с паникой, следуя за голосом Кольта.
Я нахожу его голубые глаза. Печальные губы. Грегори.
Я пытаюсь вырваться из рук Кольта.
— Он ушел. Я запер дверь. Все хорошо.
Теперь я возвращаюсь к себе, и заклинание разрушено. Я поднимаюсь с его колен и встаю на ноги. Я уже открываю рот, чтобы сказать ему не обращаться со мной как с перетя-гиванием каната, но он останавливает меня.
— Я не очень силен в таких вещах. Я такого и не делаю. Я среагировал, и вот, что вы-шло. Это было неправильно.
Я ничего не могу сказать на его извинение, потому что знаю, что он на это не подпи-сывался, но при этом он здесь, утешает меня, да и я сама неидеальна.
— Дело даже не в нем, а в том, что ты сказал. Не делай так больше. — Я расправляю свою одежду и приглаживаю пальцами волосы. — Нам лучше спуститься вниз.
Кольт останавливает меня прежде, чем я уйду.
— Ты что-нибудь принимаешь? От панических атак?
Я качаю головой. Больше нет.
— Мне не нужны лекарства. Я уже несколько лет обхожусь без них. Со мной все будет в порядке, если все меня просто оставят в покое, черт возьми.
Но со мной не все в порядке. И с ним — тоже.
Так мы переживаем оставшуюся часть дня. Кольт все время со мной рядом, но мы не касаемся друг друга. Все уже не так, как было до срыва.
Когда я подъезжаю к его дому, то просто сижу, не зная, что делать.
— Давай зайдем, — говорит он. Кольт не спрашивает, и я благодарна ему за это.
Я глушу мотор и захожу внутрь. Мы направляемся прямо в комнату Кольта.
— Ненавижу это платье, — говорю я, когда мы входим. Он выдвигает ящик и бросает мне футболку. Я настолько потрясена, что чуть ее не пропускаю.
Кольт первым начинает раздеваться. Он кладет свои брюки на стул, а потом рубашку. Я понимаю, что мне нужно сделать то же самое, поэтому снимаю платье, колготы, а потом натягиваю его футболку.
Что мы делаем? Обычно он раздевает меня и не дает одежду, чтобы я ее надела.
— Выключишь свет, ладно? — говорит он прежде, чем залезть в постель в камуфляж-ных трусах.
— Ты в камуфляже. Как я тебя найду? — поддразниваю я, и он выдавливает из себя улыбку.
— Не думаю, что ты сможешь меня пропустить.
Я выключаю свет и в трусах и футболке Кольта забираюсь в постель. Я жду, что он по-целует меня. Или лизнет мою шею, или укусит. Ему нравится использовать язык и зубы.
Вместо этого он притягивает меня к себе, прижимаюсь грудью к моей спине. Его рука обвивает меня за талию и отлично там устраивается.
— Я налажал, — снова говорит он. — Этого не должно было случиться.
Его слова неожиданны, но почему-то они — именно то, что мне нужно.
— Я знаю. Все хорошо. — Замолкаю, а потом продолжаю: — Не могу поверить, что она умерла.
Кольт сжимает меня крепче. Целует мои волосы.
— Легче прятаться в темноте… но при этом легче и отпустить.
И я знаю, что он прячется. Не хочет, чтобы я видела его, когда он произносит такие слова. Не может находиться так близко. А что я? Я отпускаю. Наконец, из моего глаза ска-тывается слеза. Я смахиваю ее и засыпаю.
Глава 23
Кольт
Я сижу на пассажирском сиденье в машине Шайен и вожусь со стерео. С момента па-нихиды ее мамы сегодня мы видимся впервые, и я, правда, очень надеюсь, что у нас не будет всех этих разборок, которые так любят устраивать девушки. Да, она осталась, и да, у нас не было секса. Мы оба знали, что произошло… или что ничего не произошло. Конец.
— У тебя дерьмовая музыка, — говорю я ей. Когда я обращаюсь к радио, знаете, мои возможности ограничены.
Она пожимает плечами.
— Я не так уж увлекаюсь музыкой.
Меня это удивляет.
— Ты же танцуешь.
— Да, и я слушаю музыку для танцев. Когда звучит музыка, я думаю о своем теле и том, как двигаться, и она вызывает у меня желание что-то делать, а не просто сидеть.
Я гляжу на нее и улыбаюсь.
— Я тоже думаю о твоем теле и том, как оно двигается.
Она мельком смотрит на меня.
— Я из тех, о ком невозможно такое не думать.
Я смеюсь, потому что это правда, и она, возможно, единственная женщина, которую я знаю, у кого хватает смелости такое говорить.
— Или прикасаться. — Я тянусь к ней и скольжу рукой по ее ноге. К сожалению, на ней джинсы, но я позволяю своей руке подняться выше.
— Ты меня отвлекаешь.
— На это и рассчитано.
Я никогда не думал, что буду так с ней шутить. Я ни с кем так не шутил, но просто как бы ни было трудно не думать о ее теле, так же трудно не наслаждаться ею. Да, она меня бе-сит, но от этого все становится лучше.
Мы уже почти приехали на вечеринку, и прошло всего несколько дней с похорон ее матери, поэтому я спрашиваю:
— Ты уверена, что хочешь пойти на вечеринку?
Она снова смотрит на меня. Мне видно ее не очень хорошо, потому что темно, но я знаю, что ее взгляд прикован ко мне.
— Можно подумать, Кольт, что ты милый парень.
Ее комментарий немного меня раздражает. Не потому что я действительно милый парень, а потому что она все время переводит стрелки на меня. За последнее время на нее многое свалилось. Я видел, как она ломается, и знаю, что ей не так хорошо, как она хочет заставить думать остальных. Или, может, не так хорошо, как она думает.
Но, черт возьми. Для этого я и нужен. Для отвлечения. Вмешавшись во все это, теперь я знаю, но не понимаю, почему у меня с этим проблемы. Наверно, потому что мы в одной лодке.
— Мы оба знаем, что я не милый парень. И оба знаем, что в твоей голове тоже дерьма хватает. Вот почему я спрашиваю. Если не хочешь отвечать, так и скажи. А не играй со мной.
— Я не хочу отвечать. — На несколько минут мы замолкаем. Я чувствую себя еще бо-лее злым, чем имею на это права. Наконец, она говорит: — Это тяжело. Я пытаюсь справить-ся. Отвлечение помогает. Веселье помогает. Ты… помогаешь. — Как мне кажется, послед-нюю часть ей не хотелось говорить.
Хотел ли я это услышать? Не знаю.
— Хорошо.
— Как твоя мама?
Черт. И зачем я все это начал? Мне просто не наплевать на нее, а не то, что сейчас я не могу ей ответить.
— Так же… как еще? Двигаться некуда, только вниз.
— Ты никогда…
— Ты же видела ее, Шай. Надежды нет. Она прекратила лечение. Подключен хоспис. Мы оба знаем, что произойдет. — Слова даются с болью. Мне хочется закрыть рот. Запереть их внутри, но это ничего не изменит.
Теперь ее рука ложится на мою ногу.
— Так… сегодня вечером… Когда мы приедем домой… Ты хочешь? — В ее голосе зву-чит смех.
— Черт возьми, да, хочу.
Мы подъезжаем к дому, где проходит вечеринка. Он стоит далеко от дороги, на част-ной территории, и я вижу позади него уже разведенный костер.
Я уже готов открыть дверь, как Шай спрашивает:
— Что происходит между тобой и Грегори?
Я включаю внутреннее освещение.
— Он придурок?
— Хорошая попытка.
Я пожимаю плечами.
— В основном дело в этом. Я чертовски ненавижу таких парней, как он. Он считает, что ему все, что угодно, может сойти с рук. Нас не было одну ночь, и мы застали его с ка-ким—то парнем. Это все дела братства, но этот парень в штаны наложил, так он испугался. Он со своими друзьями заставил его влезть внутрь и кое-что украсть. Они ему угрожали. Мы надрали ему задницу. Ему не понравилось, когда ему надрали задницу, а мне — да.
Когда наши глаза встретились, у нее был взгляд той потерянной девчонки. Нет, не потерянной, а говорящий, что она думает обо всем, о чем обычно не думают женщины, гля-дя на меня.
— Не делай этого. Ничего серьезного, — говорю я.