– И я не верю, – слабо возразила Ева.
Внутренний голос часто доставлял ей массу хлопот своими репликами. Он превосходно умел разбивать в пух и прах ее доводы и оправдания.
– Не смеши! – ехидничал голос. – Ты сразу попалась на крючок. Страсть ко всему потустороннему когда-нибудь погубит тебя. Есть ларчики, которые лучше оставить закрытыми!
Ева не могла не согласиться с последним высказыванием. Но у нее имелись некоторые возражения.
– Зато моя жизнь стала гораздо интереснее, чем раньше! – заявила она.
«Видно, видно... как ты сидишь и трясешься от страха. Вдруг тебе позвонят с того света? Денис, например? А? Что, улетела душа в пятки?! Как же ты собираешься идти на свидание с покойником, если даже по телефону голос его не можешь слышать?»
– Я не собираюсь...
«Ты обещала!» – жестко, безапелляционно произнес голос.
– Ну, Денис меня ни о чем таком не просил. А Криса я не боюсь, – неуверенно промямлила Ева. – Пожалуй, мне стоит пойти и убедиться, что все это вздор.
До вечера она не могла найти себе покоя, слонялась из угла в угол, пробовала читать, пыталась уснуть на часок, потом плюнула и занялась уборкой. Все валилось у нее из рук – едва не разбилась ваза, пылесос заглох, а лесенка, на которую Ева вставала, чтобы вытирать пыль с верхних полок, чудом не перевернулась. К тому же во время уборки ей не удавалось отвлечься – укоризненное, бледное и красивое лицо Криса так и стояло у нее перед глазами. Не спасли положения ни телевизор, ни горячий душ.
Ева опустила руки. Ей ничего не оставалось, как предаться тому, от чего она не могла избавиться. И она погрузилась в размышления о смерти актера. Зачем он пошел с Гиви и Сашей в бар так поздно? Почему вспылил, устроил ссору? По идее, он должен был избегать подобных ситуаций, а сделал наоборот. Что-то здесь не то!
За окнами совсем стемнело. Глухое и черное небо придвинулось к самой земле. Ни звезд, ни луны не было. Прихватывал мороз. Ева смотрела на часы, стрелки которых неумолимо двигались сначала к девяти, потом – к десяти. Дух Марло, Марченко, актера театра «Неоглобус» или агента английской королевы – она уже запуталась, кого, не давал ей покоя, взывал, требовал, молил!
Ева металась по квартире, не находя себе места. Если бы пришел Смирнов, если бы она не была такой чуткой к чужой беде, если бы ей хватило выдержки, она бы выпила чуть-чуть коньяка и улеглась спать. Она бы забыла и болтовню Криса, и свое опрометчивое обещание. Она бы...
С черного неба повалил густой снег. Стрелки часов показывали без четверти десять. Ева решилась. Она оделась потеплее, взяла сумочку и вышла из квартиры.
Глава 16
Всеслав до темноты мотался по городу, а на самый поздний час отложил разговор с участковым врачом Якушкиным, некогда наблюдавшим течение болезни и смерть Елены Адамовой. Тот уволился из районной поликлиники и открыл частную практику семейного доктора.
Якушкин согласился на встречу, но предупредил, что у него есть пара вечерних вызовов и освободится он не раньше девяти.
Сыщик ожидал доктора в условленном месте, сидя в машине. Якушкин опаздывал. Дело понятное: больные требуют внимания, и уложиться в строгие временные рамки получается далеко не всегда. Льющаяся из динамика примитивная песенка отчего-то раздражала Смирнова, и он выключил радио. Лучше подумать в тишине, раз представляется случай. Мысли его вернулись к разговору с Адамовым.
Лев Назарович признался, что вечер третьего марта он провел с Лейлой Садыковой в кафе «Огни Москвы», недалеко от вокзала.
– Я вдруг почувствовал себя молодым, – сбивчиво говорил он, перескакивая с одного на другое. – Лейла была свежа и прекрасна, как горный цветок. Он не бросается в глаза, таит свою красоту в тени, его редко встретишь, но тем он и привлекает. Я видел, что она восторженно, самозабвенно влюблена в меня, немолодого, разочарованного циника, ворчуна, который искусно скрывает свое занудство, давая ему волю только дома. Она видела во мне героя, супермена, знаменитого хирурга, творящего чудеса своим волшебным скальпелем. Многие воображали меня таким! Но одна Лейла была чиста душой и помыслами, подобно горному роднику. Она ничего не требовала, не просила, не строила расчетов и не предавалась честолюбивым мечтам. Между нами не было ничего интимного, мы не успели переступить эту черту. Я чувствовал к Лейле нарастающее влечение, не скрою, но кое-как справлялся с этим.
– Могли бы ваши отношения перерасти в нечто большее? – спросил сыщик.
– Да. Если бы не ее смерть... ужасная, дикая! Кому понадобилось такое зверство, варварство? Я не готов сказать, что любил Лейлу. Но был близок к этому. Еще немного, и...
– Вы ревновали Садыкову к Максиму Плетневу? – перебил его Всеслав.
– Что-о? – удивился доктор. – Разумеется, нет! Вы не знали Лейлу. Ее невозможно было приревновать к кому бы то ни было. Тем более к Максу. Она ему нравилась, это все замечали, но ни о какой взаимности речь не шла. Я не настолько глуп, чтобы ревновать без повода.
– А он ревновал ее к вам?
Адамов поднял на сыщика полные изумления глаза.
– Плетнев? Ко мне? Это абсурд! Вы полагаете, Макс мог поднять руку... Ни в коем случае! У него не тот темперамент, знаете ли. И уродовать тело он не стал бы.
– Допустим. Вернемся к вечеру третьего марта. Вы пригласили Садыкову в кафе?
– Конечно. Я не собирался раньше времени афишировать свой особый интерес к Лейле, поэтому приурочил нашу встречу к поездке в Клин. Мы посидели, поговорили, я заказал ужин, а потом, после кофе и десерта, вызвал девушке такси. Это было примерно около одиннадцати. Она поехала домой, я – на вокзал. Вот и все! Подтвердить мои слова, как вы сами понимаете, Лейла не сможет.
«Зато работники кафе могли запомнить видную пару, респектабельного мужчину и молодую красивую девушку, – подумал Смирнов. – Надо будет съездить расспросить».
– Когда вы сели на поезд в Клин? – уточнил он.
– Ночью. Кажется, около двенадцати. В Клин я приехал в неудобное время, и мне пришлось сидеть на вокзале. Но я сознательно шел на это, поэтому принял как должное.
Билет Адамов, к сожалению, выбросил, а на вокзале его вряд ли запомнили, как в Москве, так и в Клину. Выходит, алиби у доктора нет.
– Вы когда-нибудь бывали в Горелове? – поинтересовался Всеслав.
Лев Назарович подумал, кивнул головой.
– Кажется, да. Ездил с коллегами на рыбалку. Правда, я не охотник и не рыбак, поехал отдохнуть, посидеть с удочкой у реки, полюбоваться природой. Места там чудесные. А почему вы спрашиваете?
– В Горелове проживала ваша бывшая пациентка, Крюкова, там же ее и убили, в лесополосе, недалеко от станции. Именно поздним вечером третьего марта, когда вы, господин Адамов, были не то в кафе, не то на вокзале, и подтвердить этого никто не может. Садыкова мертва, а других свидетелей нет.
Доктор схватился за сердце, позеленел.
– В-вы что хотите с-сказать? – запинаясь, выговорил он.
– Я уже сказал, – назидательно произнес сыщик. – Подозрения падают на вас, милейший Лев Назарович, а вы не желаете мне помогать.
– Я не желаю? – прохрипел Адамов. – Да я же сам поручил вам разобраться, кто убил Лейлу!
– Для отвода глаз. Вам уже терять нечего, два убийства – это не шутки. А может быть, три?
Доктор уже не просто побледнел, а как-то помертвел и задрожал.
– Т-три?! Вы что... нарочно меня пугаете? Ко... кого я еще у-убил, по-вашему?
– Первую жену, Елену.
Адамов пошатнулся и упал бы, не подхвати его Смирнов. Пару минут он хватал ртом воздух, потом задышал ровнее, обмякшее тело обрело точку опоры.
– Мне плохо...
Это было и так видно, без слов. Если доктор прикидывался, то весьма умело. Но Всеслав решил не искушать судьбу – а ну как со Львом Назаровичем инфаркт приключится?
– Лева! – к мужчинам подбежала Кристина, бросила на ходу на снег сумку с покупками. – Что с тобой? – Она обернулась к сыщику. – Я из магазина иду, смотрю, вы стоите, беседуете... Что с ним? Опять сердце?