Хирург закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул.
– Если бы изъятие органа не было произведено так грубо и нестерильно, – продолжал он, отдышавшись, – на полу, а не на операционном столе, со всеми мерами предосторожности, я бы подумал, что сердце взяли для пересадки. Трансплантация органов сейчас приобретает не столько медицинский, сколько коммерческий характер.
– В данном случае это исключено?
– Что касается Лейлы – совершенно исключено, – твердо заявил Плетнев. – Утверждаю как профессионал. Подобные операции производятся иначе. Однако мысль об изъятии органа для неких медицинских или иных целей пришла мне в голову неспроста.
– У вас есть основания подозревать...
Молодой человек жестом прервал Всеслава:
– Дайте мне закончить. Примерно полгода тому назад, может, чуть больше, чисто случайно я стал свидетелем одного разговора, – он покраснел и опустил глаза. – Уже тогда я настойчиво ухаживал за Лейлой. Вернее, пытался это делать. Теперь мне кажется, что я скорее воображал знаки внимания, которые ей оказываю. В жизни ее всепоглощающее, какое-то рабское влечение к Адамову ужасно бесило меня. Она едва здоровалась со мной, тогда как его провожала скрытыми от всех жадными, долгими взглядами. Я... преследовал ее. Незаметно для остальных! Мне не хотелось прослыть среди коллег свихнувшимся от любви придурком. Но именно так я себя чувствовал. Я пользовался любым удобным моментом, чтобы оказаться с ней наедине. Это удавалось редко. Потом я не мог справиться со своей ревностью, и... Нет, не так! Я просто заболел желанием понять, чем привлек ее Адамов! Как ни стыдно признаваться, я стал следить за ними. Адамов старательно избегал огласки, поэтому застать их вдвоем мне удавалось крайне редко. Я совсем потерял голову... Однажды, проходя по коридору, я увидел Льва Назарыча, который торопливо шагал вниз, в подсобные помещения. Кровь моя закипела, я решил, что он договорился с Лейлой о тайном свидании! В подсобках после восьми вечера никого не бывает. В общем, я бросился за ним. Нет, опять не то. Я крался за ним, как... Боже! Я ненавидел себя в этот миг, но был не в силах остановиться. Адамов был чем-то озабочен и не обращал ни на что внимания. Я, разумеется, решил, что он охвачен страстью, предвкушает любовные ласки. Он скрылся за поворотом, скрипнула какая-то дверь, я задержался и прислушался. Хуже смерти для меня было бы презрение Лейлы! А что бы я заслужил, заметь она меня? Я замер, но, вопреки ожиданию, услышал приглушенные мужские голоса. От волнения я не сразу разобрал, о чем они говорят. Постепенно, по мере того как я успокаивался, до меня начал доходить смысл их беседы. Подслушивать и подсматривать – отвратительно! Мне сие правило внушили с детства. Я рос в семье потомственных врачей...
– Не отвлекайтесь, – мягко вернул его к сути дела Смирнов. – Так о чем они говорили?
– О контейнерах для хранения органов. Незнакомый голос спрашивал, не имеется ли таковых в клинике. Адамов отвечал отрицательно. Они перешли на шепот, и больше мне ничего расслышать не удалось. Когда они замолчали, я поспешил удалиться.
– А почему вы сразу не ушли, убедившись, что Адамова ждала не девушка, а мужчина?
– Хороший вопрос, – смутился молодой человек. – Так мне и надо! Представляю, что вы обо мне думаете. Ну, назвавшись груздем, придется лезть в кузов, – вздохнул он. – Сперва я замешкался от волнения, а потом мне стало любопытно. Знаете, в последнее время в обществе, да и в среде врачей ходят слухи о незаконном изъятии органов, торговле ими и так далее. Вы, наверное, и сами нечто подобное слышали. Об этом фильмы снимают, книги пишут. Дело хоть и опасное, но весьма прибыльное. А мораль и нравственность оставляют желать лучшего: ради денег люди готовы на страшные вещи. Поэтому, когда я сообразил, о чем идет речь, то задержался намеренно – вдруг у нас в клинике кое-кто собирается таким образом заработать? Понимаете, изъятие органа у донора, добровольного или нет, и последующее его хранение должен осуществлять специалист. Хирург. Так что без квалифицированного врача никак не обойтись.
– Но ведь у вас делают пластические операции, они с органами не связаны.
– Да, – кивнул Плетнев. – Однако классный хирург может приобрести любую специализацию, если захочет. К тому же, работая у нас, он остается вне подозрений. Летальных исходов в нашей практике почти не бывает, травмированных людей, у которых можно взять орган, после автокатастроф например, к нам не привозят. В общем, почва для подобных злоупотреблений отсутствует. Это как раз и хорошо! Совершать преступление там, где работаешь, неразумно и опасно.
– Вы намекаете, что кто-то из ваших хирургов замешан в незаконной торговле органами?
– Возможно, – пожал плечами Максим. – Это только моя догадка. Из того разговора сделать такой вывод нельзя. Мало ли о чем люди шепчутся по закоулкам? Я долго обдумывал услышанное, прикидывал и так, и эдак, начал даже присматриваться к коллегам, обращать внимание на разные мелочи. Но ничто не подтвердилось.
– Вы видели мужчину, с которым разговаривал Адамов?
– Нет. Наверное, он вышел черным ходом.
– Кто это мог быть, по-вашему?
Плетнев опять сцепил руки и захрустел пальцами.
– Откуда мне знать? – удивился он вопросу. – Голос вроде бы незнакомый. Но поручиться трудно. Во-первых, я был сильно возбужден, взволнован... а во-вторых, у меня отнюдь не музыкальный слух. Я же не эксперт по голосам! Может, Адамов встречался с кем-то из наших, а может, и нет. Со временем я забыл тот случай и вспомнил о нем только недавно.
– Вы перестали следить за Адамовым?
– Скажем так: я делал это исключительно редко. Моя страсть к Лейле то ли улеглась, то ли приобрела более спокойный характер. Я притерпелся. Уговаривал себя, что ей надоест бегать за Адамовым, и тогда она обратит свой взор на меня. Ждал... Вот и дождался!
Официантка вынесла в зал большой, красиво украшенный торт на подносе.
– Давайте закажем чай, – предложил сыщик.
Плетнев отказался.
– Нет аппетита, – сказал он. – Я даже за стол не хочу садиться вместе со всеми, поздравлять Семенова. Сразу представлю себе Лейлу... она могла бы...
Он махнул рукой, отвернулся. Его серые глаза покраснели.
– Вы знаете Дениса Матвеева? – спросил Всеслав.
Он решил задавать все вопросы подряд. Авось молодой хирург еще что-нибудь вспомнит.
Плетнев немного подумал.
– Нет. А кто это?
– Дрессировщик собак. И по совместительству – тайный советник.
Доктор молча уставился на собеседника. По его лицу блуждали тени, словно он пытался осмыслить некую важную вещь.
– С тех пор как вы сказали, что была убита еще одна женщина, пациентка нашей клиники, я не могу отделаться от одной мысли, – наконец признался он. – Как странно устроена память! Я много лет не возвращался к этому, и вдруг вспышка: мы с дедом сидим в камышах, ловим рыбу. Не клюет. Скука, жара... я, тогда еще мальчик, начинаю ныть, проситься домой. И дед рассказывает мне страшную историю. Он иногда развлекал меня историями из своей практики судебно-медицинского эксперта. А что еще он мог рассказывать, когда в этом проходила вся его жизнь?
– Ваш дедушка был судебным медиком? – удивился Смирнов.
– Да. Я же говорил, что вырос в семье потомственных врачей. Мать с отцом запрещали деду пугать меня жуткими подробностями убийств и прочего, поэтому мы с ним болтали украдкой. Дедушка считал, что здоровую психику ничем не испортишь. К тому же моя карьера врача была заранее запланирована, следовательно, я должен был привыкать к различным видам смерти. На той рыбалке он поведал мне...
Плетнев говорил долго, а сыщик ловил каждое слово. Молодой человек оказался просто кладезем информации.
– Почему я не встретился с вами раньше? – сокрушался Всеслав.
Он достал из кармана фотографию Садыковой и Константина Марченко, показал доктору.
– Если вы еще что-нибудь мне подскажете, я окажусь перед вами в неоплатном долгу!