Остановившись на несколько секунд у заводи, образовавшейся после дождя, прошедшего ночью, девушка бросила в нее огрызок яблока и долго наблюдала за расходившимися по мутной воде коричневыми кругами…
С той страшной ночи она перестала считать себя мисс Даниэль де Сан-Варенн и постаралась стать парижским оборванцем Данни. Так ей было легче претворить в жизнь задуманный план. Граф же, наоборот, пользовался всяким удобным случаем, чтобы напомнить Даниэль о ее аристократическом происхождении и гордом имени — де Сан-Варенн. Это выбивало девушку из образа Данни и вносило в ее душу полную сумятицу. Получалось, что Даниэль — нечто среднее между уличным бродягой и аристократкой. Причем все больше начинает ощущать себя последней. И Линтон был убежден, что так и должно быть.
Не может ли случиться так, что дедушка и бабушка, люди, оставшиеся в памяти Даниэль очень мягкими и добрыми, согласятся с мнением графа Линтона, вместо того чтобы одобрить и поддержать замыслы внучки? Ведь без их помощи ей не вернуться во Францию! А вернуться необходимо. Хотя бы на некоторое время. Только чтобы довести до конца задуманное. Причем на ее пути не должно встретиться никаких графов Линтонов!
Даниэль додумалась до этого уже у самых ворот «Красного льва». Здесь она столкнулась нос к носу со своим «опекуном», вышедшим на поиски пропавшего «сорванца».
— Доброе утро, Данни, — негромко сказал его светлость, стараясь быть учтивым, и посторонился, чтобы пропустить девушку.
— Утро доброе, — буркнула в ответ Даниэль, намереваясь быстро прошмыгнуть мимо. Но граф неторопливым жестом удержал ее, слегка обняв за талию.
— Вы, кажется, промокли, дитя мое?
— Моросит дождь.
— Да, это я уже заметил. Думаю, вам следует переодеться перед дорогой.
— Зачем? Чтобы снова промокнуть?
Даниэль чувствовала, что говорит и выглядит, как надувшийся ребенок, но ничего не могла с собой поделать. Граф же продолжал как ни в чем не бывало:
— Почему же? Вы не промокнете. Мы поедем дальше почтовым дилижансом.
Неторопливо вынув из кармана коробочку с нюхательным табаком, он открыл ее и аккуратно взял двумя пальцами понюшку.
— Но ведь осталось каких-то двадцать миль пути. Да и дождь не такой сильный, чтобы причинить кому-либо неудобства.
— Он причинит неудобства мне, дитя мое. К сожалению, я вынужден настаивать на том, чтобы вы еще некоторое время побыли в роли слуги.
Длинные пальцы графа осторожно провели по спине девушки чуть выше ее талии.
— Я хотел бы выехать через четверть часа. Вы будете очень любезны, если за это время успеете переодеться во что-нибудь сухое. Если вам трудно, я мог бы помочь.
Даниэль сделала шаг в сторону, и рука графа тут же соскользнула с ее талии.
— Ваша помощь не понадобится, милорд, — холодно сказала она и, гордо подняв голову, пошла к двери гостиницы.
Линтон смотрел ей вслед, чуть скривив нижнюю губу. И подумал, что «дитя» может доставить чете Марч куда больше хлопот, нежели эти почтенные люди смогут выдержать. Ему и самому начинало казаться, что его спокойному существованию в то солнечное апрельское утро пришел конец.
Почтовый дилижанс оказался легким на ходу, с отличными рессорами. Это было особенно приятно после неповоротливой колымаги, на которой они тряслись от Парижа до Кале. И действительно, чтобы покрыть остававшиеся до Лондона двадцать миль, путешественникам понадобилось чуть больше трех часов.
К дому графа на Гросвенор-сквер они подъехали вскоре после полудня. Но уже раньше, как только подковы запряженных в дилижанс лошадей застучали по лондонской мостовой, Даниэль напрочь забыла и свое плохое настроение, и терзавшие ее дорогой мрачные мысли. Виды, звуки и запахи огромного города захватили ее целиком. Какая разительная перемена, никакого сравнения со скучным Парижем, с его узкими вонючими улочками и тупиками, всегда таящими какую-нибудь опасность! Конечно, в Лондоне тоже не обошлось без нищеты и зловонных канав с нечистотами. Некоторые вымощенные булыжником улочки были до того узкими, что обитатели домов, стоявших один напротив другого, могли бы при желании обменяться друг с другом рукопожатием. Но при этом город выглядел на диво элегантным. Даниэль с приоткрытым от изумления ртом смотрела на широкие спокойные площади, окруженные высокими домами, плавно проплывающие мимо четырехместные коляски, ландо, фаэтоны, парные двухколесные экипажи. Из них выглядывали шикарно разодетые денди, учтиво приветствовавшие знакомых, едущих им навстречу.
Даниэль с завистью смотрела на всадников, мелькавших за изгородью Гайд-парка, и впервые за последние месяцы чувствовала необъяснимое желание сбросить с себя мальчишескую одежду. Но одновременно ей в голову пришло, что это, наверное, ужасно неудобно: ходить в таких широченных юбках на металлических обручах с чудовищными кринолинами по бокам? А эти прически! Несуразные, обильно напудренные сооружения, украшенные покачивающимися перьями страусов или каких-то других, еще более экзотических птиц. И если бы только ими!
Полузатворническая жизнь в Лангедоке была далека от столичной экстравагантности и изысканности, а в том, что касалось моды, вообще отстала на много лет — мать Даниэль нередко втихомолку оплакивала это, но вслух не жаловалась…
Граф Линтон, прекрасно знавший те места, которые они проезжали, с некоторым удивлением и даже сочувствием наблюдал за восторженным выражением лица Даниэль, прилипнувшей к окну кареты. Он подумал, что родители девушки совершили настоящее преступление, с самого рождения замуровав очаровательную наследницу их древнего, знатного рода в дикой, глухой провинции.
Карета подкатила к тяжелым парадным дверям графского дома, которые тут же открылись. Лакей в ливрее низко поклонился Джастину и уже собрался вытолкать обратно на мостовую прятавшуюся за его спиной Даниэль. Девушка мгновенно отпрыгнула в сторону, но граф крепко схватил ее за руку:
— Не бойтесь. Это мои люди. Не надо с ними разговаривать, просто делайте то, что я скажу.
Даниэль немного успокоилась. Поднявшись по высоким ступеням вслед за лордом Линтоном, она через несколько мгновений очутилась в огромном холле с невероятно высоким потолком. На второй этаж вела деревянная лестница с перилами, украшенными затейливой резьбой.
— Приветствую вас, милорд, — с поклоном проговорил вышедший навстречу дворецкий — стройный, элегантный, одетый во все черное. Во взгляде, скользнувшем по фигурке Даниэль, на миг мелькнуло выражение интереса, но тут же исчезло.
— Спасибо, Бедфорд. Я пробуду в Лондоне всего одну ночь. Надо завершить одно дело. Отведи мальчика в Голубую комнату и распорядись приготовить там все необходимое. В первую очередь — горячую воду для ванной. И через четверть часа пригласи ко мне Питершама. И еще: если мистер Хавершам дома, то пусть через час ждет меня в библиотеке. Принеси туда бутылку мадеры.
Не отпуская руки Даниэль, граф повернулся и быстро пошел к двери, которую распахнул перед ним слуга с бесстрастным лицом, одетый в ливрею.
Они вошли в огромный зал, стены которого были уставлены бесконечными рядами полок с книгами. Длинные окна в боковой стене, выходившие на улицу, наполовину были закрыты плотными, тяжелыми шторами. Пол устилали великолепные персидские ковры. Изящная мебель, сделанная руками лучших европейских мастеров, дополняла обстановку.
Однако Даниэль призналась себе, что большого впечатления это великолепие на нее не произвело. В доме Сан-Вареннов было много не менее, прекрасных и дорогих вещей. Ничего оригинального она не заметила и во внешности слуг. Их отличали, пожалуй, только безупречно строгая одежда и полная достоинства манера держать себя. При феодальных порядках, принятых в доме ее родителей, такое было просто немыслимым.