В Шараф-наме можно найти примеры жестокой эксплуатации народа кызылбашскими эмирами и правителями. Насильником и угнетателем показывает Шараф-хан, например, правителя Герата Казак-хана б. Мухаммад-хана такалу. Свое отношение к нему автор выражает словами поэта:
В Хатиме содержатся интересные сведения о курдах, хотя в целом оно посвящено истории Турции и Ирана. Представляют ценность сообщения Шараф-хана об участии курдов в дворцовом перевороте в Иране, последовавшем сразу за смертью шаха Тахмасба, в подавлении восстания Калана Хвафи в Бахарзе; о передаче в 1587-88 г. управления Кучаном главе курдского племени чигини, которое во времена шаха Тахмасба подверглось многочисленным репрессиям и массовым гонениям. Интересен рассказ Шараф-хана о мужественной обороне курдами племени бохти крепости Арджиш в 1551-52 г., о столкновении войск шаха Тахмасба с отрядом Хаджжи-бека думбули в 1535-36 г. Эмир курдского княжества Хаккари Саййид Мухаммед, как выясняется из текста Хатиме, принимал активное участие в интригах при дворе султана Сулаймана. Именно с его помощью составил верный помощник супруги султана Сулаймана Роксоланы великий везир Рустам-паша письмо, порочившее сына ее соперницы, наследника престола Султан Мустафу. В результате Султан Мустафа был задушен по приказу отца, и наследником престола стал сын султана Сулаймана и Роксоланы. Подобные сведения в Хатиме довольно многочисленны и разбросаны по всему сочинению[53].
В произведении Шараф-хана особое внимание привлекает множество разнообразных терминов — социально-экономических, военно-политических и административных. В Шараф-наме содержится много данных по родо-племенной структуре курдского общества XVI в. Для обозначения курдских кочевых родо-племенных единиц Шараф-хан Бидлиси использует в основном три термина арабского происхождения: таифе (мн. ч. тава'иф), кабиле (мн. ч. кабаил) и 'ашират (мн. ч. 'аша'ир).
При первом рассмотрении термины таифе, 'ашират и кабиле в тексте Шараф-наме кажутся синонимичными, а их употребление — лишенным какой-либо системы. Одно и то же племя именуется то таифе, то 'ашират. Неустойчивость номенклатуры родо-племенн'ых объединений легко объяснима отсутствием стабильности в самих родо-племенных подразделениях. Однако учет всех случаев употребления этих терминов Шараф-ханом Бидлиси позволяет заметить, что в семантической структуре каждого из них одни значения явно превалируют над другими[54]. Термин таифе, как выясняется из текста Шараф-наме, означает «племя», независимо от его количественной и иной характеристики, и применим к любому племени в отличие от терминов 'ашират и кабиле, имеющих более конкретное значение. Термины кабиле и 'ашират у Шараф-хана Бидлиси более конкретны: кабиле обычно означает небольшое племя, 'ашират — большое племя или союз племен. Кабиле могут существовать самостоятельно или входить в состав 'аширата. В Шараф-наме можно найти множество примеров подобного употребления указанных терминов[55]. Таким образом, в кажущейся неупорядоченности употребления этих терминов Шараф-ханом Бидлиси можно наметить более или менее четкие семантические особенности каждого из них.
Хатиме, как и основная часть Шараф-наме, написано в обычном для персидской средневековой историографии несколько вычурном стиле. Особенно отличается цветистым стилем оригинальная часть хроники. При описании бесконечных битв и сражений Шараф-хан пользуется довольно однообразными литературными приемами, трафаретными метафорами: войска у автора везде напоминают кипящее море, а многочисленностью превосходят дождевые капли; осаждаемые ими крепости соперничают своей прочностью и неприступностью с «небесной цитаделью и достигают вершин Сатурна»; витязи бросаются в бой, как «рыкающие львы и разъяренные слоны», и т. п. И даже столь естественное и, казалось бы, лишенное всякой воинственности явление природы, как восход солнца, описывается по аналогии с этими грозными баталиями: «Утром, когда властелин востока торжественно и величаво извлек из ножен кровожадный меч, обратив в бегство злосчастное небесное воинство, и сиянием рассыпающего золото меча окрасил поверхность вселенной в цвет крови...»[56]. Следует заметить, что такое описание природного явления, если оно сопровождало битву (в данном случае ему предшествовало сражение шаха Султан Мухаммеда в царевича 'Аббас-мирзы), соответствовало канонам персидской исторической литературы. Но временами чувство меры покидает Шараф-хана, и некоторые его метафорические образы малохудожественны. Например, восхваляя «благочестие» султана Сулаймана, автор прибегает к таким образам: «...свернули шею чаше, отрезали голову фляге, нарвали уши купузу и танбуру[57]... скверным [стало] положение пьянчуг, их рот заполнили полевые мыши»[58]. Подобное увлечение вычурными сравнениями все же нехарактерно для языка сочинения Шараф-хана Бидлиси, в целом живого и непосредственного, хотя и не лишенного временами растянутости и многословия. Цветистость стиля не служит для автора самоцелью. Свою задачу Бидлиси усматривает в возможно более понятном изложении и стремится «прояснить пред взором проницательных сущность рассказа и предания в самой простой форме, дабы родниковую воду сути повествования и мысль ясную, [как] утренняя заря, не замутили необычайные метафоры и вычурные эпитеты и сравнения»[59].