— Скотина! — задыхаясь, сказал он, глядя с ненавистью на Юнуса уже помутневшими глазами. — Все равно мы тебя... — Он застонал.
— Стой! — успел крикнуть Алексеев. — Он нам пригодится! — Но Юнус уже выстрелил в голову басмачу.
— Извини, товарищ командир, — сказал он, тяжело дыша, — не мог я по-другому. Этот же отца моего камчой хлестал. Шакал...
— Куда ты торопился? — кольнул его взглядом Алексеев. — Успел бы еще счеты свести. Ладно, — как всегда решительно оборвал он себя. — Потом разберемся.
Бой стих, и сразу же угольно-черная ночь залила все вокруг. Алексеев сам проверил боевые порядки вокруг кишлака и только после этого пошел отдыхать.
В домике, где разместился Исмаилов, хлопотал у чайников все тот же Кара Сакал. Где был его ординарец во время боя, Алексеев не знал. Он только обратил внимание на то, что Кара Сакал, вопреки обыкновению, мрачен и молчалив.
— Задали тебе басмачи двойную работу, — невесело пошутил Алексеев, обращаясь к Кара Сакалу, — опять чай заваривать надо.
— Э-э, чайник... шайтан с ним, — неуверенно подмигнул Кара Сакал. — Шинель ваша пропала, товарищ командир, — вот жалко. — Он покачал сокрушенно головой. — Как они только узнали, где вы остановились?
— У кого-то язык длинный, — со значением сказал комиссар, глядя в упор на Кара Сакала.
Тот выдержал взгляд серых комиссаровых глаз:
— Правда ваша, — произнес он почтительно. — Наверное, совсем рядом они были. Какая-то собака от нас побежала туда, сказала: «Все спят. Налетайте, убивайте...»
— А может, эта собака обо всем им донесла еще раньше? — спросил комиссар, вновь внимательно посмотрев на Кара Сакала. — И показала кибитку, в которой остановился командир?
— Я в таких делах не понимаю, — сказал Кара Сакал. — Вот чай, пожалуйста. — Он налил две пиалы и покачал головой, с удовольствием смакуя аромат.
На рассвете Алексеев поднял отряд. Он решил вернуться в Андижан. Ехали без песен. Не так, как всегда. Командир молчал, и даже Кара Сакал за всю дорогу ни разу не пошутил, ни разу не закурил свою знаменитую самокрутку в палец толщиной.
Ночной гость
Кадыр-курбаши рыгнул. Провел жирными ладонями по черной бороде и только после этого вытер руки о скатерть. Толстыми пальцами, сплошь в дорогих кольцах, он взял хрупкую пиалу и отхлебнул глоток чая.
«Стал бы тебе этот чай отравой, — от души пожелал ему хозяин дома Каримбай. — Сдох бы ты! Хотя — нет. Пусть сперва расправится с красными нечестивцами, а там, клянусь пророком, я найду способ выпустить из этого толстого брюха кишки». — Так думал богатейший в селении человек Каримбай. Тот самый Каримбай, которому даже генерал в Андижане подал однажды три пальца. А этот жирный боров курбаши заставил Каримбая, первого в округе человека, стоять согнувшись, как какого-то жалкого служку. Разлегся на его коврах, жрет его плов, а хозяину даже сесть не предложит. Правда, прежде, чем сам начал есть, кивнул: отведай! Каримбай проглотил горсть плова, поцокал языком — объедение!
«Боялся, что отравлю, — понял сейчас Каримбай. — Нет, душа моя. Я тебя, придет время, заставлю босого на сковородке плясать. Слыхано ли, такое оскорбление...»
— Ты что, оглох, дорогой! — вывел его из раздумья визгливый голос курбаши. — Я спрашиваю: куда девался Алексеев со своей сворой? — Басмач заскрипел зубами и стукнул кулаком по супе[1] так, что блюдо с недоеденным пловом подскочило и задребезжало. — Ну и рассчитаюсь я с ним! За все сразу. Скольких мы джигитов потеряли! — Он швырнул пиалу. — Хотели напасть врасплох, а сами, как ишаки, напоролись на красных. Какой пес их предупредил? Не знаешь! Никто ничего не знает. Но, аллах свидетель, я до всех доберусь.
— Напрасно гневаетесь, — решился вставить слово Каримбай. — Вы же знаете, надежный наш человек служит в отряде Алексеева. Это благодаря ему вы три дня красных за нос водите.
— Где он, этот твой человек, пес, шайтан?! — закричал курбаши в ярости. — Раз не пришел сегодня, надо было самим его найти. Дрожите все за свои паршивые шкуры.
— Он должен прийти ночью, — все так же мягко продолжал Каримбай.
— Ладно, — отошел курбаши. Он поднялся, высокий и грузный. — Скажи ему: нам оружие нужно. Пусть сдохнет, но достанет, хоть из-под земли. Понял? И чтоб доложил, какая собака нас предала. — Он шагнул к двери. — Хоп[2]. Я пойду. Время позднее. К утру джигиты должны снова собраться. — На лице его, лоснящемся от жира, мелькнуло подобие улыбки. — Говорят, ты еще одну жену недавно взял, а, Каримбай? — спросил он сощурившись. — Что она: молода, красива? Взглянул бы на нее, да некогда. А жаль. — Он решительно вышел из комнаты. Щелкнул пистолетом.
1
Супа — расположенное во дворе дома прямоугольное возвышение, сделанное из глины. На супе сидят или лежат. —