***
Заключение судмедэкспертов пришло через неделю. Сталин привез копию домой к Аргышевым. В нём значилось, что данные экспертизы с вероятностью 93,1% подтверждают идентичность трупа с образцами анализа Аргышева Белека. В доме были морально готовы к такому повороту событий и покорно приняли вердикт.
Покойного привезли домой. Вызвали родственников Толи. Приехал старший брат с Горно-Алтайска. Он и взял все хлопоты с похоронами на себя. Лицо погибшего решили не показывать, обернули его в белый саван и положили в украшенный синим бархатом гроб. По местному обычаю зажгли в комнате большую керосиновую лампу, которая горела все время, пока приходили люди, чтобы попрощаться с умершим. День и ночь рядом с покойником поочередно дежурили его друзья, а также бывшие одноклассники, некоторые из которых приехали издалека.
Аля сидела в соседней комнате и при каждом выражении соболезнования причитала громко и навзрыд. Всякий раз находились у неё новые слова для оплакивания любимого мужа. Откуда они брались она уже не понимала, происходящее плыло перед ней будто во сне, а в голове стоял туман и безразличная тупость.
Похоронили Толика по всем смешанным христианско-алтайским обычаям, выработанным несколькими последними веками соседства с русским народом, значительную роль в которых составляли старообрядческие традиции переселенцев. Поминали умершего хорошим словом и выпивали за упокой его души. Собралось много народу, пришлось накрывать несколько длинных столов во дворе.
Вася-коммерсант принял активное участие в похоронах. В начале он выплатил семье заработанное Толей, а перед похоронами бесплатно привёз спиртное, напитки и конфеты. Следствие его полностью оправдало, но Вася всем своим видом и поведением демонстрировал раскаяние и сожаление, будто сознавая, что косвенно и он был причастен к смерти Толика.
Денег, что принесли на похороны родственники и друзья хватило на всё, даже осталось на поминки в седьмой день и могильную плиту. Брат и родственники заказали в городе каменное надгробие, установили по алтайскому обычаю в сорок девятый день и помянули вновь по-русски.
***
Прошло три месяца. Наступил морозный ноябрь. Быстроводная река Сентелек спряталась подо льдом и толстым слоем снега. Березы, осины и тополя в деревне и вокруг стояли голые, а на склонах гор темнел хвойный лес, одетый в снежные шапки на макушках кедров и елей.
Обыденная жизнь таежного села текла своим чередом, только в доме у Аргышевых все еще чувствовалась невосполнимая пустота. Однако, смерть мужа сыграла положительную роль в жизни Али. Подруга уговорила её посещать самодеятельный ансамбль в клубе. У Али оказался редкий низкий грудной контральто и даже присутствовал музыкальный слух. Она сама была удивлена?! Руководитель ансамбля, Иннокентий Ипполитович, разводил руки, манерно складывал ладонями друг к другу и восторженно вился вокруг новоявленной солистки.
Выступления на сцене раскрепостили её сознание, теперь она отважилась вставать на защиту работников на собраниях, не стеснялась выражать мнение своё и народа, устраивала вылазки коллектива на природу, по случаю праздников собирала деньги и людей для дружных посиделок, - в общем, житьё-бытьё Али стало насыщеннее. При всем этом, она успевала следить за домашним хозяйством и детьми.
Новая жизнь женщины положительно сказалась на здоровье: она заметно похудела, перестала жаловаться на недомогания, вытащила старые платья, которые стали снова ей впору, - будто помолодела на десяток лет.
Сыновья неожиданно повзрослели, стали внимательнее к маме, во всём помогали ей: посуду помыть, постирать белье, корову подоить, за скотиной следить, дрова и воду натаскать, - в общем, многие домашние заботы взяли на себя. Семья старалась реже вспоминать об отце, только у младшей дочери иногда вырывалось заветное "папа", но обрывалось на полуслове под грозными взглядами братьев. Аля нежно брала Свету на руки и долго прижимала её к себе. А девочка всякий раз твердила маме: "Не умер наш папа, а живой. Видела я во сне старца в белой одежде, приходил он ко мне и говорил: "Нет твоего папы среди мёртвых. Вернется еще, жди!"".
Однажды, ворвалась в контору лесхоза соседка Али, Люся с вылупленными глазами и с порога истошно, будто резали её, закричала:
- Аляя! Только што своими глазами видела Толика тваво, как живово! Идёт весь в новом, сверкает, сапоги блястят, как на параде. Издале-ече кричит: "Как дела, соседка?". Неушто, думаю, воскрес, али сам чёрт привиделся?.. Свят-свят-свят, господи, убереги от окаянного! - трижды перекрестилась Люся. - Я как увидала яго, так к тебе сразу прибёгла.
- Чо ты городишь-то, Люся. Бога побойся! Всем селом же хоронили мы Тольку-то моего?
- Дак, видать-то видала, а этот - ОН!, один в один Толька. Иди вон, сама погляди, - Люся вытянула руку с сторону окна.
Аля накинула пальто, застегиваться не стала, а опрометью выскочила на улицу. Шаг её все убыстрялся и постепенно перешёл на бег, большие пимы**** на ногах не стали тут помехой. Высоко поднимая ноги неслась она домой, как будто вернулась былая девичья лёгкость. Вот Аля ворвалась в дом: глаза большие, пальто нараспашку, красный платок на шее, однотонное розовое платье с разрезом, грудь высоко и часто поднимается от бега, пимы в снегу, щеки раскраснелись, - будто с картины художника сошла.