Удар кулаком по твердой глади, ещё один. Зло, хлестко.
Скопившиеся в моих глазах соленые озера переполнились и заструились по щекам извилистыми ручейками. Слезы жалости, но в ней Артеш совершенно не нуждался. Вытерев следы мимолетной слабости, я задала мучающий меня вопрос:
— Почему же пришедшая к тебе по воли Шарэттэ землянка умерла?
— Она не хотела жить! — развернувшись, обвинительно воскликнул Шон, — Шаями многое мне говорила, но я ничего не понимал. Позднее я проанализировал ситуацию и догадался, что в своем мире она совершила самоубийство, и, попав в этот, даже не стремилась осознать себя живой. Спрыгнула в пропасть. На камни. Сама.
Опустив взгляд под ноги, мужчина рвано выдохнул, давая понять, что мы находились в той самой пропасти, что поглотила несчастную.
— Но ты мог спасти её, — прошептала я.
— Я пытался, последовал за ней, но крылья не слушались. А после и их забрали, оторвали…
— Кто? Кто способен на такое? Ты же не бабочка…
— Шарэттэ — замораживающим воздух тоном перебил меня Артеш, — я не знаю как, но это сделала она. Так, что, приступай.
— К чему?
— Ты же общаешься с ней, ты её любимица. Скажи, чтобы вернула мои крылья, я заслужил их, понятно! Заслужил!
— Я не общаюсь с Шарэттэ…
— Не надо врать, — новый рык прорвался наружу, — только до тебя она снизошла. Ни с кем, слышишь, ни с кем и никогда она не пробовала связаться, поговорить, иначе выказать свою поддержку. А твои просьбы моментально исполняются, оживают и следуют за тобой!
Я вспомнила про Стебелек, и сникла. Действительно, по непонятной причине этот мир оказался удивительно отзывчив и благосклонен ко мне. Да, тепло моей души каким-то образом согревает Шарэттэ, но все равно это как-то странно. И потом, взросший из скрытого в почве семечка цветок — это одно, а прирастить давно отделенные от тела демона крылья, по мне так — кардинально противоположное.
— Это иное…
— Нет, — Артеш снова перебил меня. Он нервно взъерошил волосы на висках, запрокинул голову и посмотрев наверх. Затем разбежался и проворно по выступающим камням взобрался на ближайший «балкон», там он рванул застежки пиджака, распахнул его на груди, а следом и вовсе сбросил на пол за спиной. По обнаженной коже заплясали блики первого взошедшего на небосвод спутника планеты. Подойдя к краю, закричал: Ты отобрала у меня самое ценное, Шарэттэ, и я требую вернуть это. Верни, Шэттова богиня!!!
Скромное эхо, ухватившись за последнее сказанное слово, пронесло его по всей протяженности расщелины. Когда последний шепоток затих, безликая тишина жесткой пощечиной ударила по нашим напряженным нервам. Артеш покачнулся, как от удара, но устоял.
Ожидание в несколько минут и ничего.
Расправив плечи, Шон отвернулся, желая, по-видимому, одеться. Выступающие между лопаток черные серпы-шрамы резонировали с лощеной и пафосной внешностью мужчины.
— И что же ценного я у тебя забрала? — вопрос-щекотка прозвучал из темноты. Дуновением еле заметного ветра он добрался до Шона и заставил его замереть. — Ответь мне, избранный.
Глава 24
Откровение, или среди демонов также имеются романтики
Помните то чувство, в детстве, когда прижимаешься к материнской груди в поисках защиты и заботы — от хулиганистых мальчишек со двора, что столкнули тебя с горки, и ты до жуткой боли разодрала коленки, от глупости и недалекости завистливых друзей, пакостящих исподтишка, от въедливых и нудных учителей, заваливающих тебя множеством заданий в школе — то чувство неповторимой нежности, ласки, непоколебимой веры в тебя и любви.
Ты вырастаешь, взрослеешь, но по-прежнему тянешься к матери за теплом, и, пусть, совсем не входишь по габаритам в те самые объятия, но ведь это ничего не меняет, правда?
Мое пребывание в новом мире уже не измерялось часами и днями, оно плавно перетекало в месяцы, заполнялось грустными и радостными эмоциями, необычными приключениями, приятными и не очень событиями, знакомствами, но они не изменяли того факта, что я скучала. По дому, по семье, по маме…
Иногда я плакала, могла проснуться среди ночи с горькими влажными дорожками на щеках, после чего долго пыталась убедить себя, что все будет хорошо, засыпая на рассвете. И вот, когда я приблизилась к душевному спокойствию, возникла она.
Неслышные шаги позади, движение воздуха, будто его подталкивал кто-то, трепетное прикосновение к спине, прямо между лопаток, словно, испуганного котенка шершавым язычком пригладила кошка. Она появилась внезапно, прорвав тонкую ткань мироздания. Проявилась около меня, как силуэт на фотопленке. Яркий, насыщенный красками.
Алое платье живой материей ластилась к полупрозрачному телу, светлые волосы опускались к пояснице тяжелой стеной, закрывая большую часть лица, но все же я ее узнала.
Мама….
Такой, как я запомнила ее на одной из фотографий из родительского архива. В тот год она вместе с однокурсниками ездила отдыхать на озеро. Теплоход, плетеное кресло, чистое небо и заманчивая улыбка Моны Лизы на молодом привлекательном лице.
— Мама… — мой шепот не уловил бы и самый чуткий радар. Сердце защемило от тоски и разочарования. Несмотря ни на что, мозг исправно возвращал в реальность, убеждая — данная женщина не моя мама.
— Агата, — поприветствовала Шарэттэ. Никем иным она не была. Но как же в этот момент я жаждала обмануться.
— Но зачем моя мама…
— Образ не важен, я могу быть кем угодно: человеком, животным, растением, даже пылью под твоими ногами. Этот я достала из твоей памяти — самое незабываемое воспоминание, нестираемое.
Первым порывом было обвинить Богиню в жестокости, но потом, глядя в глаза дорогого сердцу человека, на мелкие морщинки возле губ, что так часто улыбались мне, я не смогла сделать этого. Хоть немного, но побуду рядом с «мамой».
— Шарэттэ! — ох, я посмела забыть про главного персонажа развивающейся драмы.
Артеш медленно, как дешевая заезженная фигурка в старой музыкальной шкатулке, повернулся и посмотрел на свою, как он считал, обидчицу. Штормовое море его глаз непрерывно выплескивало гнев и ненависть, в суженом зрачке заблестели сполохи разожженного внутреннего огня. Завораживающе прекрасен, небезосновательно опасен. Хищник, вышедший на тропу войны в борьбе за власть на определенной территории.
Короткий шаг, прыжок и он ловко приземляется внизу. Мои мурашки активизировались, и явление сгустка мужской агрессии поблизости было расценено ими неоднозначно. Одни заворочали мои инстинкты, кричащие о необходимости скрыться с поля боя, другие — призывали остаться, восхищаясь силой, грацией, телесной красотой демона. Я их понимала: смотреть на исключительные шедевры, выраженные в любой форме, всегда есть истинное удовольствие.
— Здравствуй, Артеш! — звонко произнесла Шарэттэ.
Она обернулась и стала неспешно продвигаться по кругу, тщательно изучая стоявшего по центру мужчину. Она шла, не касаясь земли, переставляя обнаженные ступни по красным плавающим пылинкам, длинные пальцы прорезали пространство, оставляя за собой следы, как волны на воде. Не учла она лишь одного: демон не станет ждать, уже нет. Сойдя со своего места и направившись в сторону Богини, Шон начал говорить, растягивая слова и придавая им тональность некой насмешки:
— Шарэттэ… Кто же ты такая? Каменная бездушная болванка, скитающаяся в жарких ветрах, исторгаемых Шэттом? Необъятный мир, засеянный плодами и семенами — детьми твоих желаний и капризов? Живое существо, рожденное неведомыми Богами и примкнувшее к моему миру? Призрак неизвестной, что питается энергиями наших душ? Мммм?