– Милая моя, вы, как все женщины… Если вы создаете себе что-нибудь, то у вас нет середины… Ваше суждение переходит от одних крайностей к другим… Нашет просто на-просто…
– О! Вы до сих пор сердитесь на него за его статью.
Шарль пожал плечами.
– Женщины, женщины, – продолжала Марта, – вы можете говорить что угодно, они еще менее ошибаются в людях, чем вы: вы судите, мы угадываем… И так в этом молодом человеке я вижу горячку, гнев, нетерпение… одним словом, в нем есть страсть… которая заставляет меня любить его… Я убеждена, что этот человек способен на большое самопожертвование, на истинную любовь… А минутами, у него, такого грубого, является предупредительность, внимание, заботы, такое нежное обращение, такие…
– Ах, прошу вас, Марта, будьте осторожнее… вы мне рассказываете, что он влюблен в вас, и что вы почти влюблены в него.
– Ну что ж! Да, я говорю это вам, друг мой, – сказала Марта, принимая тон невинного ребенка.
– Вы согласитесь со мной, что для мужа, по меньшей мере, странно слышать такие сообщения.
Тогда Марта, с видом серьезно взволнованным, проникнутым голосом, медленно опираясь на каждый слог, произнесла:
– Простите, друг мой, предположим, что я вам ничего не говорила… Я доверилась… Я шла к вам… Я хотела сказать вам, как честная женщина честному человеку: я боюсь себя… я чувствую себя слабой… силы меня оставляют… пропасть близко… помогите мне… спасите меня. Вы моя помощь, моя опора… мой муж!
– Благодарю вас за эту мысль, – сказал холодно Шарль, – благодарю вас, Марта… Но я думаю, что вы слишком преувеличиваете: пропасть не так близка. Вы много времени проводите вместе… не знаю, право, зачем, если это не для того, чтобы жаловаться на меня и иметь эхо под рукою… Видите ли, я не угадываю, но я чувствую, я чувствую эти вещи… И никогда не ошибаюсь… Что касается любви, вы не любите ни тот, ни другой… Что он для вас? Для вас, говорю я, он, – пара ушей… и еще – игрушка для вашего каприза… и может быть, еще пугало ревности для меня… Что же касается его, что можете вы быть для него, например… я затрудняюсь… Но, несчастная! Что я сделал вам, что вы меня так мучаете? Какая страсть выискивать для меня терзания! Ах, довольно их у меня и без вас… Я болен, очень болен!.. Дайте мне отдых… Дайте мне умереть спокойно, по крайней мере!
– Вот вы все таковы мужья… а потом, когда…
При этом слове Шарль в первый раз отбросил обращение и тон светского человека.
– Ты комедиантка… всегда! Ты лжешь своим сердцем, как ты лжешь своим ртом! Ты говоришь о любви!.. Но ты рождена во лжи!.. Твои слова лгут, твой голос обманывает, твоя улыбка фальшива, твои слезы поддельны!.. В тебе все то, что лжет людям… и все, что лжет Богу!
– Сударь, в первый раз вы себе позволяете… и это будет в последний…
– Куда вы идете? – спросил Шарль, когда она надевала шляпу.
– К Нашету, – сказала Марта, как только можно драматичнее.
– Идите, моя милая.
LXXII
На другой день Шарль получил письмо от Марты. Она удалилась к своей матери и просила его через посыльного прислать ей мебель из её комнаты. Шарль ответил через посыльного, что она получит ее сегодня. Но час спустя Марта была у своего мужа. Она бросилась на шею Шарля, плакала, выразила такое раскаяние, что оно не давало места упрекам, размышлению, второму движению. Она говорила ему, что она сумасшедшая, что в ней сидит бес, что Шарль слишком был добр, перенося ее, что она никогда себе не простит, что она хочет любить его за все то зло, которое она ему сделала… И слезы, обещания, уверения прерывались поцелуями и улыбками, похожими на солнечные лучи во время дождя.
Марта в продолжение часа играла эту очаровательную комедию влюбленного раскаяния. Целый час она была великой актрисой; она была кошечкой, она была женщиной. Затем, когда она увидела, что воля Шарля таяла под её ласками, её сожалениями и унижением, слезы, которые обезоруживают, заменил смех, который заставляет забывать. Она смеялась – и там мило – над самой собой, над ними обоими, над их глупостью, особенно над своей; они создают себе муки, страданья, заставляют оплакивать свою любовь, когда у них есть все, чтобы быть счастливыми: молодость, свобода, будущее… Как это вышло? Кто ее толкал? Потому что это была её вина. Она была злая, капризная, взбалмошная; он был слишком добр, слишком слаб; он должен был бы наказать ее, как ребенка, которым она была… И поток этих очаровательных слов женщины, которая строит из себя маленькую девочку и просит, чтобы ее бранили, когда она непослушна, был неистощим. Их прекрасная жизнь возобновилась, их прошлое вернулось. Вся забота Марты состояла в том, чтобы понравиться Шарлю. Она прилагала все свои старания и средства, чтобы быть ему приятной. Кокетство её исчезло. Она только и смотрела, только и думала о нем. Она вспомнила прежние утренние праздники, эти пробуждения, которые своими сумасшедшими объятиями подымали Шарля. Ни на минуту ею не овладевало прежнее настроение. Она представляла его в карикатуре, так комично преувеличивая его, что Шарль говорил ей, обнимая ее: