И забирая все, что было в кассе, продолжал:
– Вот ключ, который запирал не одни только железные перья!.. А теперь, когда все справлено, имею честь… я пойду выпью что-нибудь… Ах, скажи пожалуйста, хочешь видеть рукописи, раньше, чем они пойдут в печать?
– Зачем? – сказал Кутюра. – Нет, отдай их в набор…
И когда Монбальяр подходил к двери:
– А то, не трудись… Мне надо обойти типографию, я их отдам.
Монбальяр вышел.
– Я тебе больше не нужен? – спросил Пюизинье.
– Нет, нужен, – сказал Кутюра. – Поспи немного на этом диване, тут очень хорошо.
Кутюра снова взял корректуры и погрузился в продолжение двух часов в чтение многочисленных столбцов. Внутренний его монолог был следующий:
– Каталог писем, где дают отрывки писем такой знаменитости, каков Демальи, это хитрость… Отрывки, которые оскорбляют только и непременно Франшемона, Ремонвиля, Ламперьера и других, это чересчур верно прицелено, это злость слишком литературная для торговца автографами… Я чувствую ложь во всем этом…
– Ах, если б можно было угадать, кому адресованы письма, это может быть меня вывело бы на дорогу… Посмотрим… Гм… манера слишком откровенная, для писем, писанных к мужчине… Мы обыкновенно более осторожны, чем тут… Ага, это к женщине… они не подумали об этом окончании, дураки! Вот окончание слова, которое разрешает вопрос… Хорошо, это к женщине… Да, но далее… Перечтем… В них слышится особенно почтительный тон, который может быть обращен к женщине… как к законной жене… И потом, каталог печатает его письма, подписанные его именем… Как я глуп! Это письма Демальи к его жене… Нашет, который вертится около неё вот уже несколько месяцев, имел в руках эти письма, а каталог – это выдумка… Нет, Нашет умнее этого… Подлость до такой степени глупая выше его… Тут была продажа…
И Кутюра углубился в свои размышления.
– Очень хорошо, – продолжал, он, выходя из них, – теперь я знаю… Ганьер, это каналья, которого я видел два три раза бродящим в конторе… Это подобие продажи, устроенное между Нашетом и им… покрывало, довольно хорошо придуманное!
Он положил корректуры на бюро, взял большой лист белой бумаги и проработал всю ночь над программой новой редакции; он начинал ее два или три раза, чтобы сдержать обещание в каждом слове, и устроить приманку в каждой фразе. Затем он дождался дня, пробегая списки абонентов.
Пюизинье, утомленный прогулкой целого дня, спокойно спал на диване, как бы он спал в своей кровати.
Вдруг сильно застучали в дверь.
– Извините, господин! – сказал мальчик из типографии, – мне велели посмотреть, есть ли кто в редакции… Вчера вечером не отдали корректур… Произойдет задержка…
– Ах, черт возьми!.. А я-то забыл прочитать их… Это ничего, бери… пусть наберут сейчас же… Без корректур… поправок не будет.
– Скажи пожалуйста, зачем ты меня держал? – сказал Пюизинье, подымаясь.
– Погоди же!
И Кутюра принялся прогуливаться по конторе, Пюизинье опять заснул. Через час он был разбужен Кутюра.
– Ты спустишься в типографию… ты поторопишь печатанье… Погляди, как печатают… Ты никогда не видел… это поучительно… Когда будет около пятидесяти экземпляров, возьми один… т. е. ты возьмешь два, один, который увидят, как ты берешь, другой возьмешь так, чтобы не видели… и принеси мне их.
Пюизинье вернулся с двумя экземплярами.
– Очень хорошо! Возьми один… скорее же. Напиши: Господину Шарлю Демальи… Садись в карету… Поезжай по его адресу и пошли это в его квартиру.
– Я не понимаю… – сказал Пюизинье.
– Ты сейчас поймешь… иди!
Кутюра тотчас же спустился в типографию с газетой в руках. Слух о его новом положении окружил его почтением со стороны наборщиков.
– Остановите печатание! – закричал Кутюра, – сейчас же. Где все напечатанные экземпляры? Все, чтобы ни одного не затерялось!.. Мишель, возьмите пакет… Вы сожжете это в камине сейчас же. Я не хочу таких вещей в газете… – И Кутюра показал пальцем на статью Нашета. – Шутки, хороши! Но это чересчур… Монбальяр мог ничего тут не видеть… Пусть разберут весь нумер.
Потом, после нескольких минут размышления:
– Однако, газета должна же выходить… там наверху нет никакой рукописи… Оставьте набор… Пусть разберут только четвертую страницу объявлений из Жизни Марселя.
– Но, господин Кутюра, – сказал Мальграс, который снова спустился из конторы, чтобы отправить газету, – это объявление более чем в двести франков, и мы их потеряем! Вот уже три недели, как оно отдано…
– Пусть его разберут… Видите ли, господин Мальграс, я дал бы тысячу франков, чтобы не иметь этого проклятого номера на совести… и мой первый номер! Пусть подождут теперь!.. Мы появимся сегодня! Завтра или после завтра!