– Невозможно, мой милый… Новая дирекция журнала не желает иметь в числе своих сотрудников господина, пишущего статьи при помощи писем, украденных у женщины…
И железная линейка, бывшая в руках у Кутюра, словно нечаянно повернулась в сторону Нашета.
– Ты лжешь!
– Вам хорошо известно, Нашет, что я несколько раз дрался на дуэли… и посерьезнее чем вчера… – проговорил Кутюра, подчеркивая последнюю фразу насмешливой улыбкой.
– Это жена Демальи тебе сказала…
– Нет, это Ганьер… Ты знаешь Ганьера… а вот этот господин принес заявление Ганьера… заявление, которое – Да, вот, читай!
И Кутюра протянул Нашету газету, которую в эту минуту принес Мишель. Нашет пробежал глазами заметку Кутюра и побледнел как полотно. Он бросил газету и проговорил, опираясь на свою трость:
– Ты скоро обо мне услышишь.
– Я тебя не провожаю… – сказал спокойно Кутюра.
Когда Нашет захлопнул за собой дверь, он обратился к совершенно взволнованному толстяку, – если я заявляю вам здесь о своем уважении к характеру и таланту Демальи, то делаю это в сознании, что вы мне поверите… Ваш друг стоит нас всех, я это знаю и говорю вам… Но что вы хотите? Зло было сделано. Я ничего не мог, кроме того, что я сделал; моя совесть говорит мне, что, поступив так, я предоставил Демальи единственное удовлетворение, которое я мог…
LXXXII
При этих словах дверь стремительно открылась и в комнату вбежал Шарль Демальи, с перекошенным лицом и совершенно растерзанным видом.
– Вы здесь! Шаванн! – увидев толстяка, воскликнул он. – Оставьте, это касается меня одного… я только что от Нашета, которого не было дома…
И Шарль бросил вызывающий взгляд на Кутюра.
– Ты сошел с ума! – сказал ему Шаванн, видевший его взгляд и боявшийся чего-нибудь худшего. – Этот господин дерется из-за тебя с Нашетом…
– Демальи не будет мне обязан этой услугой, – сказал кланяясь ему Кутюра, не могший, несмотря на весь свой загар, скрыть волнение, которое ему причинило появление Шарля, походившего на привидение. – Нет… Завтра Нашет не найдет на всем пространстве Парижа двух людей, которые бы захотели пойти к нему в секунданты… Есть люди, которые всегда найдут двух секундантов, но он задел всех… Вы увидите, как все разбегутся от него… Завтра у него не останется двух друзей; после завтра не будет и одного, а через неделю он не в одной газете не найдет места, чтобы поместить свой ответ… О! В нашем обществе беспощадны к подлостям, неловко сделанным… Это как в другом в разорившимся плутам… Я приношу мое искреннее сожаление в том, что меня не было, когда принесли статью…
И, на минуту забывшись, Кутюра произнес последнюю фразу искренно.
– Все же такой человек отрадно действует на душу! – сказал Шаванн вместе с Шарлем спускаясь с лестницы.
Шарль взглянул на него и одну минуту с языка его готово было сорваться все, что он угадал; но он промолчал.
– Какая неосторожность выйти!.. Как ты себя чувствуешь?
– Благодарю!.. лучше… Ноги у меня горят… это горчичники, о которых я забыл… Кажется, доктор сказал, что это нервный удар… Фу! во рту я чувствую эфир… а голова, странно, словно в тумане…
– Ты очень страдал?
– Ужасно… Я не знаю, что там происходило. – И Шарль показал на голову. – Я только помню, что в минуту самых сильных страданий мне вспомнилась одна фраза… которую я, не знаю где, прочел, кажется, в одной медицинской книге… что молодые осужденные чувствуют, как в голове у них что-то твердеет… Мне казалось, что я тоже ощущаю это отвердение… отвердение… ну, я забыл название.
– Что за мысль!.. отвердение подкостной плевы…
– Да, кажется, так… Ах! мой бедный Шаванн, и я заставил вас приехать смотреть мою пьесу! оторвал вас от домашнего очага, заставил покинуть все, что вы любите… стоило того!.. Видно было суждено, чтобы вы уехали ни с чем…
– Вот так раз!.. Какая же причина, чтобы твоя пьеса не шла завтра?
– Как! Играть мою пьесу!.. мою пьесу, которую я ненавижу, которая внушает мне страх!.. Она мне стоит дружбы и уважения людей, которых я сам любил и уважал! Она стоит мне еще большего… вы знаете… Нет, довольно, кончено… я питаю ужас к театру, ужас к литературе… Эта жизнь ужасна! Я умру от неё и не желаю выносить ее долее!.. Клочок славы, купленный мучениями… О! если б только знали, какими мучениями!.. Нет в конце концов, это слишком глупая сделка!.. Довольно с меня книг, журналов, виньеток, Парижа… Довольно… довольно!.. Пойдем в театр…
Шарль нашел директора, до которого дошли отголоски всего происшедшего, порядочно охладевшим к пьесе и к автору, Шарль объявил, что берет обратно свою пьесу. Директор настаивал из вежливости и в душе обрадованный, что избавился от первого произведения автора, неизвестного в театральном мире и вызвавшего такую бурю негодования, он позволил отменить пьесу.