– Но, – сказал Брессоре, – я говорил только о женщине: я не говорил о парижанке.
– Парижанка! Это женщина из более нежного теста, – сказал Грансэ, – вот и все.
– Да, но что такое женщина? – спросил Франшемон.
– Это заблуждение мужчины, – сказал Демальи.
– Да, если мужчина заблуждение женщины, – добавил Ламперьер.
– Ничего не значит, – сказал де-Ремонвиль, – это малолетнее дитя, которое эмансипировали современные общества.
– Да, – сказал Ламперьер, – гинекей заменили семьей.
– Это утопия! – воскликнул Франшемон.
– На которой основана семья в продолжение восемнадцати веков, – возразил Ламперьер.
– Мой милый Ламперьер, я очень огорчен за тебя, – сказал Ремонвиль, – одни только турки отдают справедливость…
– Мужчине, – сказал Буароже, улыбаясь.
– Нет, женщине.
– Это ясно, – сказал Демальи, – женщине необходим легкий фимиам рабства… Это сказала женщина.
– Ей подсказали это… – тонко возразил Ламперьер.
– Существует факт, о котором ты знаешь также хорошо как и я, Ламперьер, – сказал Франшемон, – все общества начинают полигамией и кончают на оборот… Мужчина опускается, а женщина возвышается; это фатально!
– Тебе это кажется фатальным, а мне – ниспосланным от Провидения… Мы не сходимся только в эпитетах.
– Но это совершенно противно идее о Провиденье. Женщина была дана мужчине в земном раю не как существо, равное ему, но как существо, похожее на него, что составляет большую разницу.
– Большую разницу! – подхватил Ремонвиль, – во-первых, низшее развитие женщины видно во всем её теле… Мозг женщины относится к мозгу мужчины как 16 к 17. Видели вы «Трех Граций» Альбрехта Дюрера, красота которых представляет земной идеал? У них нет затылков. Все их красоты, все формы, которые у мужчин выражаются в благородных частях, в развитии груди, у женщин сосредотачиваются между боками…
– Гений мужского рода… Гениальная женщина – мужчина, – сказал Франшемон.
– Хотите, я скажу вам, милый Ламперьер, что я думаю вопреки поэтам?
– Что же вы думаете, Демальи?
– Что душа женщины ближе к чувствам, чем душа мужчины; ее поражает наружность; она судит о характере по усам, о человеке по одежде, о книге по имени, об актере по роли, и о песне по мотиву.
– Вы можете говорить все, что вам угодно, – возразил Ламперьер, – вы Демальи, и ты мой милый, и весь свет; вы будете острить над моими предрассудками, как Вольтер над своими врагами; я вам отвечу одним словом… В жизни бывает год, в году – день, в дне – час, когда, мешая уголья, вы… это не весной Демальи, а под осень; вам минет тридцать лет, и прекрасные слезы, о которых вы только что говорили, отойдут далеко… и так, мешая уголья… вы вдруг почувствуете себя одиноким. Одиночество, которое было свободой вчера, сегодня вас тяготит… О! сердце уже более не переполнено, грудь не расширяется! Наступает ночь, а вы думаете о том, что друзья изменяют и молодость уходит… и тихо перед вашими глазами, в вашем сердце восстают воспоминания детства… Семейный очаг!.. Вы снова видите вашего отца, который не был одинок, потому что около него ваша мать убаюкивала вас… И вот, вы начинаете понемногу думать, что семья есть вторая будущность человека, а что женщина – половина семьи.
– Одним словом, брак? – сказал Демальи, – к несчастию, брак для нас запрещен.
– Почему?
– Потому что мы не умеем быть мужьями. Человек, который проводит всю жизнь, строча на бумаге, есть человек, находящийся вне социального закона, вне брачных правил… Во-первых, безбрачие необходимо для мысли… А еще что? Родительские чувства?.. Колыбель?.. Дети?.. Но что такое дети? Часть вас самих, которая составляет вашу гордость, и продолжает ваш род, частичка вашего бессмертия, которое вы ласкаете на ваших коленях… нам жениться, милый мой, бесплодно! У нас есть нечто лучше: наши дети, это наши книги!
– Это производит менее шума, – сказал Буароже с улыбкой.
– По крайней мере, оставишь ты нам любовниц? – спросил де-Ремонвиль.
– Я хочу предложить один вопрос Демальи, – произнес один голос. – Какая любовница нам подходит?
– Глупая любовница, – сказал Франшемон.
– О, – сказал Демальи, – довольно и того, чтоб она не была умной женщиной.
– Любовница, которая бы не острила, – сказал Буароже, но таких нет более.
– Еще бывают любовницы в облаках.
– Лаура Петрарки!.. Это неудобно!