— Чепуха все это! — вскочил Шарль, который больше не мог молчать. — Оружие без науки не только бесполезно, но и страшно: всё намерение неученых военных только к разорению сел и городов, к погублению рода человеческого клонится. Неученый солдат больше зверю, чем человеку, подобен.
— И у тебя есть примеры, чтобы военные люди учены были? — спросил учитель.
— Конечно, есть! Аристотель учил Александра Великого, который у сего философа много умного перенял. Юлий Цезарь образован был и, красноречием своих солдат к боям ободряя, много побед одержал! А к строению мостов на реках и к осаде городов Цезарь привлекал хороших математиков и инженеров, которые при его войске жили. — Шарль смело посмотрел в глаза учителю и закончил: — Счастливы те народы, у которых философы — цари, а цари — философы, как наш Людовик!
После такой заключительной фразы никто уже не хотел спорить, и учитель похвалил Шарля.
Но, как и все в классе, Шарль был не только учеником, но и обычным мальчишкой. Когда объявляли перемену, он наперегонки с ребятами (всегда рядом был Борэн) бежал к ограде двора и старался с первого маха преодолеть ее. В младших классах это не удавалось, а теперь, длинноногий и ловкий, он в два приема вскарабкивался на стену и прыгал вниз, на улицу, чтобы через мгновение снова оказаться во дворе коллежа. Самый шик был в том, чтобы не коснуться стены и вернуться в класс таким же чистым, каким и был. И все же падений избежать не удавалось, и костюм Шарля к концу дня был сильно помят и иногда испачкан.
В классной комнате находился большой камин, который жарко топился в холодные зимние дни. Летом же его огромную «пасть» закрывали зеленые колючие ветви. Любимой летней забавой ребят было спрятаться в глубь камина и во время урока, раздвигая ветви, строить друзьям рожи. Учителя долго не понимали причины неудержимого смеха питомцев, пока ленивый Поль не попался с поличным: он так громко чихнул в камине, что не оставалось сомнения в том, что там кто-то прячется. С тех пор эта забава закончилась, ибо, обнаружив отсутствие кого-нибудь из учеников, учитель приказывал двум мальчикам вытащить колючие ветви, чтобы обнаружить «пропажу».
С годами Шарль и Борэн все углубленнее изучали окружающий мир. В первых классах Жан Гриншер на латинском языке кратко рассказывал ребятам о небе, огне, воздухе, воде, земле и прочем. Теперь те же понятия изучались более углубленно. Хотя нам сегодня, с высоты XXI столетия, странными бы показались вопросы, которые задавались ученикам:
— Холоден воздух или тепл?
— Сух ли воздух или сыр?
— Почему воздух не гниет?
— Земля тяжелее или вода?
— Земля воды или вода земли студенее?
— Много ли на свете ветров?
В XVII веке люди еще очень мало знали о законах природы. Мир только стоял у порога научной революции.
Многие ученики не знали правильных ответов на вопросы мироздания.
— Движется Земля или не движется? — спрашивал по-латыни учитель. И ученик на латинском же языке отвечал:
— Движимой ей быть не можно. Если бы эта непостижимой тяжести махина движение имела, то от ужасной силы сего движения в прах бы рассыпалась.
— Есть другие мнения? — спрашивал Жан Гриншер и обводил глазами класс.
Вставал Борэн и отвечал:
— Некоторые ученые люди доказывают, что все планеты около Солнца движутся и Земля — тоже. Солнцу в Земле никакой нужды нет, а Земля без него пробыть не может, принуждена тепла искать. Не огонь в поварне перед воткнутым на вертел мясом оборачивается, а мясо на вертеле у огня кругом вертят.
— И ты кому веришь? — спрашивает учитель.
— Примеру о вертеле, — искренне признался Борэн.
— А прежде всего самому надо много читать и составить свое представление о мире! — назидательно заметил Жан Гриншер и тут же преподнес им один из уроков познания:
— Знайте, ребята, учиться тоже надо уметь. Ну-ка ответьте мне на вопрос: от всякой науки понемногу лучше знать или одному чему-нибудь основательно учиться лучше?
Шарль и Борэн переглянулись, перебросились словами, и Шарль поднял руку.
— Лучше как можно больше знать, — громко сказал он, — а потому разных наук надо касаться.
— А у кого другое мнение? — спросил учитель.
Другого мнения не было. Шарль хорошо сформулировал ответ, к тому же к его мнению уже прислушивались.
— А здесь ты, Шарль, не прав, — посадил его движением руки учитель и пошел вдоль столов. — Кто от всего понемногу знает, тот, можно сказать, не знает ничего. Потому умные люди советуют: лучше одному чему-нибудь учиться, нежели от всего помаленьку знать.
— А разве нельзя постепенно, сначала одну, потом другую, потом третью науку освоить?
— Можно, — согласился учитель, — но для этого человеку надо триста или четыреста лет на земле жить. А вот ту науку, которой вы свою жизнь посвятить хотите, в самом деле надо по частям изучать, чтобы до самой глуби добраться. Посему-то Платон к метафизике, Сократ к нравоучению, Демокрит к физике, а главный механик Архимед к математике прилепились. А кто все части сразу одной науки изучить желает, что целый у лошади хвост одним разом вырвать хочет, чего никогда не сделает. А если будет по одному волосу рвать, то через несколько часов и весь хвост выщипать может. — Учитель обвел глазами класс: все ли внимательно его слушали, и хитро, прищурившись, спросил напоследок:
— Ну-ка, а кто мне скажет: беречь или наживать труднее?
— Конечно, наживать! — наперебой отвечали ребята, дети в основном богатых родителей.
— А что же человеку к сбережению легче, а к приобретению тяжелее всего? — спросил учитель и, видя растерянные глаза учеников, ответил, высоко подняв указательный палец: — Наука!
А еще Шарль увлекся поэзией — делом, которое займет большое место в его творчестве. Он начинает осваивать рифмы.
«Сочинять стихи мне нравилось больше, чем писать прозу, — признавался он в „Мемуарах“, — и иногда они мне так удавались, что учителя спрашивали, кто их написал». И в другом месте: «Я замечал, что те из моих товарищей, которые хорошо слагали стихи, продолжали этим заниматься. Этот талант — от природы, и проявляется он с детства». Он читает «Размышления» Декарта. Позже он познакомится с другими сочинениями великого Декарта: «Речью о методе», а также тремя маленькими исследованиями — «Диоптрикой», «Метеорами» и «Геометрией», о которых так часто говорилось в их доме.