«Каково это, – спросил его интервьюер, – быть старым и вдруг вновь помолодеть?
«Это потрясающе… Чувство непередаваемое, невероятное… Никакими словами не описать всю значимость таких операций. К новостям о трансплантации желез относились с известной ироничностью. Ее должны сменить уважение и восхищение».
Эти дифирамбы видного юриста сопровождались газетным фото, изображавшим нашего старца в прыжке – убедительность такого доказательства вызвала его перепечатку в газетах как на Западе, так и на Востоке Америки.
Но работа Бринкли вызывала подобный восторг не у всех. В августе Департамент здравоохранения выразил неудовольствие по поводу содержания в госпитале пятнадцати животных: известие об этом вызвало и бурю негодования со стороны Чикагской федерации труда. На летнем совещании Федерация осудила деятельность Бринкли как противоречащую интересам рабочих: «Эти операции увеличат рождаемость в Штатах, а это на руку капиталистам и во вред организованным рабочим, борющимся за более высокую оплату труда».
В то же время Макс Торек громил Бринкли на всех углах. Называя пересадку козлиных желез делом не только «святотатственным, непристойным и граничащим с порнографией», венгр объявил ее практикой «невозможной как физически, так и физиологически, используемой людьми морально нечистоплотными, паразитирующими на человеческой доверчивости».
В противовес этому существовали обезьяны. После того как Воронофф уехал из города, Торек основал зоопарк подопытных животных, которых разместил на крыше Американского госпиталя. Белые мыши, морские свинки, кролики, собаки, макаки-резус, павианы и два шимпанзе содержались в клетках среди корзин моркови, турнепса, бананов, картофеля, апельсинов, кокосов и свежего сена. Оставив на время свою медицинскую практику, Торек практически переселился в зоопарк: «Мои инвестиции туда все росли, пока уже целые тысячи долларов не стали идти на обезьян…»
«Неужели двадцатому веку суждено проникнуть в занимавшую умы с глубокой древности тайну вечной молодости? Я знал, что в погоне за блуждающим огоньком омоложения многие ученые сбивались с пути».
Глава 9
Смелость, еще раз смелость, и только смелость.
После успеха в Чикаго Бринкли удалось разворошить костер известности, и в некоторых областях страны его имя осветилось поистине ослепительным пламенем. Во время своего тура по Новой Англии, который он совершал в июне 1921 года, он рассказывал о других своих опытах, суливших захватывающие перспективы, как, например, успешных пересадках глаз от одного вида другому. «В настоящий момент я не могу еще [вылечить от слепоты], – говорил он собранию докторов в Коннектикуте, – но месяцев через шесть, думаю, мне удастся и это». Свидетельств, что он проводил подобные опыты, не существует, и он никогда больше об этом не упоминал, но такое утверждение само по себе производило должный эффект. Поползли слухи, что скоро он сможет оживлять мертвецов.
Между тем в Милфорде бизнес шел как по маслу. Хаосу пациентов, прибывавших с собственными животными, был положен конец. Теперь торговец из Арканзаса регулярно поставлял козлов партиями из сорока особей. Доктор содержал их в загоне за клиникой. Каждому пациенту предлагалось осмотреть стадо и выбрать себе приглянувшегося ему козла. Сотрудники Бринкли, даже приближенные, затруднялись определить характер доктора. Он мог вести себя вызывающе, картинно, как ковбой, размахивать шестизарядным кольтом, в следующую минуту превратиться в скромного интеллектуала-ученого, уверенного в своей теории и дотошного. То и дело он принимал вид неприступный и непроницаемый и мог казаться даже застенчивым. (Один из его сотрудников, много лет проработавший рядом с ним, уверял, что Бринкли, «знакомясь с новыми людьми, всегда чувствовал неловкость».) Бывало трудно дозвониться до него. Иногда, находясь в клинике, он вдруг исчезал на несколько часов – либо, как объяснял он своему ассистенту доктору Осборну, для того, чтобы успеть побольше сделать, либо для поддержания своей репутации как человека, окруженного некой тайной. «Надо так все обставить, чтобы людям трудно было тебя найти и поговорить с тобой», – советовал он. К тому же он был уверен, что «разговорами болезнь не лечится»[13].
Кипевшую в нем бешеную энергию он чаще всего держал под контролем. Но однажды вечером он, выпив, изрубил топором соседскую машину. А в другой раз видели, как пациент, выбежав из клиники, несется на задний двор от пьяного Бринкли, догоняющего его с мясницким ножом в руке.
13
Арфи Кордрей, домработница доктора, вспоминала, что Минни Бринкли «была горазда поболтать», в то время как доктор обычно сидел, «погрузившись в книгу или что-нибудь в этом роде». –