Роберт покраснел, хотел что-то ответить, но Шарлотта не дала.
— Мы должны уничтожить пса как можно быстрее. Он у нас на хвосте.
— А почему мы не можем сообщить Ярду, что Мигель — это Шарлотта? — Софина сидела на столе, закинув ногу на ногу.
— Она ангел. Полиция её не остановит.
— К тому же, мы не можем быть уверены, что в полиции нет членов мафии, — сказала Марта. Увидев удивлённые взгляды, она добавила: — а такое может быть. Вот среди моих ребят, — так она называла членов культа, — как минимум трое работают в Ярде.
— Вот тебе и полиция… — эта новость привела графа в бешенство.
— Тогда попроси их нам помочь! — сказала Софина. — пусть идут Босса мафии искать.
Марта с улыбкой пригрозила пальцем.
— Неа-неа. Я — дилер. В игру вмешиваюсь, только если кто-то играет нечестно.
— С Хелен то ты нам помогла!
— Я ж не знала, что она с Лотти связана! — пожала плечами Синеглазая.
— Ну да… — Софина внимательно посмотрела на Марту. День обещал быть весёленьким, — ну, я пошла! Есть у меня дела…
— Именно. Иди постирай мою одежду. — приказал граф.
Софина нехотя кивнула. Она пошла в прачечную, где стояла корзина с одеждой. Она вытащила из неё пару чулок.
— Хозяин подарил Добби носок… теперь Добби свобо-о-оден!!! — пропела она, раскидав шмотки, как конфети.
— Леди, так это не работает, — подавив смешок сказал Себастьян, только что вошедший в комнату. От шуток Софины у него появлялась улыбка. И ещё какое-то чувство, прыгающее чуть ниже груди, как искры бенгальских огней. Умиление?
Себастьян всё чаще и чаще замечал, что чувствует что-то помимо голода. Какие-то ощущения, приятные, порой тяжёлые, обжигающие или леденящие… казалось, что они зарождались не в голове, как это происходит у людей, а в душе теле. Находясь рядом с Софиной, демон больше не чувствовал раздражения (ему тогда казалось, что в его груди появлялось стекло, и по нему проводили пенопластом. А дрожь, вызываемая скрипом, разносилась по всему телу). В солнечном сплетении появлялось чувство падения или взлёта, только там, а не во всём теле. Ощущение было сравнимо с полётом, когда прохладный ветерок ласкает твоё тело, играя в волосах, а у тебя захватывает дух. Счастье?
Когда Софина грустила, ему казалось, что все его органы вдруг начинают натягиваться, как тугая верёвка, и тягучая тяжесть давит на грудь изнутри. А сердце бешено начинало стучать. Волнение?
Что бы то ни было, демон не понимал, что чувствует. Но ощущения, появляющиеся, когда он находится рядом с жнеце-демоном, ему явно нравились.
— Знаю, что не работает, — с наигранным разочарованием ответила Софина, — слушай, Бусь, а постирай его тряпьё за меня? Я вообще стирать не умею, да и у меня дела есть…
— Ну, я тоже занят…
— Ну пожалуйста! — Софина сделала щенячье глаза.
— Ну хорошо, леди… — закатил он глаза.
— Спасибо, крольчонок! — она поцеловала демона в щеку и побежала из комнаты.
«Крольчонок…» — он улыбнулся, — «Она всегда так нежно мои прозвища…»
Когда граф сваливал на него лишнюю работу, демон чувствовал раздражение. Но сейчас он был даже рад помочь Софине. Но радость он не узнал. Давно его не навещало это чувство.
— И так, я хочу нарисовать вам семейный портрет! — сказала Софина родителям. — Можете мне попозировать?
— А можно, ты нарисуешь нас по-отдельности, а потом склеишь холсты? — Гробовщику не хотелось долго находиться рядом с Мартой. Она опять начнёт его пилить.
— Нельзя. — ответ разочаровал обоих.
— А может с фотографии срисуешь?
— Нет, долго фотоаппарат настраивать.
Гробовщик нехотя поплёлся за Софиной и Мартой. Как надоели постоянные упрёки Марты… он, конечно, мог бы ответить, но сдерживался. Не хотел, чтобы Софина видела, как они ссорятся.
Прямо над кроватью Софины висел портрет Себастьяна в полной рост. Гробовщик был рад, что она так красиво рисует, но всё же нагое тело дворецкого, прорисованное очень подробно, заставило его отвести взгляд.
— Завидуешь? — Марта пихнула его локтем под бок и кивнула в сторону портрета.
— Нет.
— А стоило бы…
Опять они за своё… Чувство вины, засевшее в груди Софины, снова даёт о себе знать. От этого чувства так трудно отвлечься, все мысли только о том, как ужасно быть причиной чего-то нехорошего. Она ни разу не чувствовала вину, когда убивала людей. Только три раза в жизни, ей доводилось ощутить его: когда Шарлотта умерла, и сейчас.
— Хорошо… — начала Софина и тут же замолчала. Будто в горле что-то застряло. Возможно, это были извинения. Она хотела извиниться, за то, что сбежала.
Но самое ужасное, когда вместе с чувством вины соседствует гордость. Ты мучаешься, желая просить прощения, но твоя гордость шепчет: «это унизительно. Чувства стыдна и вины не должны появляться у сильных.» и заставляет вновь и вновь глотать свои извинения, давясь ими.
— Садись на стул. — указала она Гробовщику. — а ты садись ему на колени и целуй в щёку. И сидите так, пока я рисую.
— Можно я просто положу ему голову на плечо?
— Нет. — Софина уткнулась взглядом в холст. Родители не смотрели на неё осуждающе, но ей было проще смотреть на белый холст (в ничего), чем на их лица.
Марта, прижала губы, накрашенные красной, матовой помадой, к щеке Гробовщика.
Софина принялась рисовать свою картину. Она рисовала долго, тщательно продумывая каждый мазок, прорисовывая каждый штрих.
«От него пахнет лавандой. Я люблю этот запах.» — подумала Марта. — «Всегда его любила.»
Губы Марты были горячими. Обжигающими.
«Она опять вылила на себя пол флакона тех дорогущих духов…» — думал Гробовщик. — «тяжёлый, сладкий запах. Меня он в ней всегда привлекал. Забавно вновь встречать ароматы, исчезнувшие из твоей жизни вместе с некоторым людьми.»
— Готово! — Софина развернула портрет, — ну, как?
— Очень похоже. А что за сердечко между нами летает?
— Да так. Просто сердечко, — Софине показалось, что эта часть плана не сработала. Гробовщик вытер след от помады рукавом. Марта тоже начала брезгливо вытирать губы, будто на них, как и на щеке, остался след, — повешу у себя.
— Как скажешь.
— Только подальше от дворецкого… — процедил Гробовщик. Вот чёрт, почему его дочь носится вокруг этого… демона? Жнец не доверяет её «Бусинке».
— Мне пора! — Марта поспешно вышла из комнаты.
— Мне тоже. — Гробовщик тоже вышел. Поняв, что они с Мартой пошли в одну комнату, он решил вернуться в комнату Софины и переждать.
«Дорогая Марта, приходи сегодня в парк в семь вечера. Буду ждать тебя у озера. Твой поклонник. ♡»
Вместе с письмом Марта получила букет белых роз.
— На романтику потянуло? — Марта подумала, что письмо от Гробовщика. К тому же почерк был похож на его. Марта задумалась. — Возможно, дам ему второй шанс…
Гробовщик сидел в столовой и пил чай.
— А ты… дома? — удивилась Софина.
— Ну да, а где мне ещё быть?
— Слушай, а ты разве не находил букет? Там цветы чёрные были! — чёрт, чёрт, всё пошло не по плану… По задумке Софины, он должен был найти записку и прийти в парк, где они с Мартой бы встретились и помирились.
— Нет, ничего не находил.
«Куда делся чёртов букет? Записка в нём была!» — Софина увидела вазу с чёрными розами на столе. — «Бася, блять, тебя просили их убирать?!»
— Ага, вы посмотрите на него! — В зал влетела Марта, промокшая под дождём, — я, значит, мокну, а он тут чаи попивает! Опять твои шуточки, да?! Хорошо, хоть, ты себе букетик на похороны уже купил! — размахивала она розами, — хотя, нет, погоди… на похоронах обычно чётное количество цветов! — Марта вытащила одну розу из букета и кинула в Гробовщика.
— Так, на этот раз что? Я слишком громко дышу или чаю у меня на два миллиметра больше, чем положено? Что на этот раз тебе не нравится? — он едва сдерживался, чтобы не перейти на крик.