…Итак, двери в сад закрыты. Жизнь за ширмой. Общие завтраки и обеды. Уроки и домашние задания – только не они проверяют, как было все последнее время, а кто-то неизвестный проверяет их. И, кажется, таких великовозрастных пансионерок здесь больше нет.
Эмили высоко вскинула голову, и взгляд ее как будто обратился в пространство – Шарлотта хорошо знала, что это означает: она недовольна и сердится.
– Шарлот, я хотя бы смогу сама выходить в город? Мы ведь тут не в тюрьме?
– Наверняка, когда будешь свободно говорить по-французски.
– А церковь? Мы же не можем ходить в католические храмы?
– Мистер Дженкинс служит в протестантском. Как я поняла, это неблизко, зато есть повод прогуляться по городу. Мы освоимся, я уверена. Мы же вместе.
К ним подошла немолодая женщина: ее зовут Марта Тротмен, она англичанка, занимается детьми четы Эже, их уже трое, и мадам ожидает четвертого. Так как дети маленькие, она здесь и няня, и гувернантка. Она очень рада появлению в пансионате протестанток – теперь не так остро будет чувствоваться отделенность от остальных, ведь все здесь католики. И она, конечно, с радостью отведет сестер в протестантскую церковь. А теперь полдень, время завтрака: ученицы занимаются с девяти утра до двенадцати.
В столовой их представили воспитанницам, не выказавшим к новеньким никакого интереса: девочки с истинно фламандским аппетитом поглощали хлеб с фруктами и оживленно болтали о всяких пустяках. Сестры Бронте дивились их манерам, на английский вкус вульгарным и развязным, их громким голосам, хихиканью и щегольским шейным платкам, даже на самых маленьких. Учительниц, пытавшихся их утихомирить, пансионерки демонстративно игнорировали – попробовали бы они такое в Роу-Хед, не говоря уж о Кован-Бридж. Эмили едва откусила булку и молчала как воды в рот набрав, Шарлотта же повернула стул, на котором сидела, несколько в сторону (так она часто делала, когда волновалась, словно для того, чтобы не видеть лицо собеседника и не смущаться еще больше) и начала пылко говорить:
– Это только начало, дорогая. Мы будем работать день и ночь. У нас будет то, о чем мы мечтаем. Подумай: все города Европы будут принадлежать нам. Мы получим пропуск в общество самых умных людей…
Константин Эже, весь в черном, как обычно, с улыбкой входил в столовую. Он искренне любил своих учениц, особенно тех, кто проявлял интерес к литературе, и часто делился с ними бриошами или леденцами. Он сразу заметил двух новых девушек, которые держались обособленно, и вдруг понял, что уже несколько минут пристально смотрит на одну из них. Она вовсе не была красива, но глаза ее горели, щеки порозовели, прямые каштановые волосы сияли природным блеском, она вся была устремлена куда-то и явно пыталась своим красноречием увлечь в эти горние выси сестру. А что речь шла не о покупке украшения или поездке к морю, было очевидно. Интеллект и одухотворенность – вот что Константин Эже превыше всего ценил в женщинах. Если они, конечно, при этом не являются синими чулками. Впрочем, он давно уже смирился с тем, что ни его красавица жена, ни их ученицы не могли похвастаться подобными добродетелями. Шарлотта тоже посмотрела на невысокого импозантного мужчину, ведущего себя здесь по-свойски, как дома, и тут же отвела глаза. Из-за своей близорукости она его и не разглядела-то толком. Надо было как-то ободрить сестру: резкость и неприветливость Эмили, к которым привыкли дома, здесь могли сослужить им плохую службу. За окном крупными белыми хлопьями пошел снег – все воспитанницы, побросав недоеденный завтрак, бросились на него глазеть. Только две девушки не встали из-за стола, они сидели молча и не замечали, что месье Эже по-прежнему не спускает с них глаз.
Глава 5
Шарлотта и Наполеон
Неприятности начались с Наполеона. Сестры Бронте уже больше месяца жили в пансионе и безропотно подчинялись жесткому распорядку дня: занятия с девяти до двенадцати, завтрак, потом час на вышивание, опять занятия с двух до четырех, обед в столовой вместе с мадам и месье Эже, час личного времени и с шести – подготовка домашних заданий. В восемь легкий ужин – вода и “пистолеты”, знаменитые брюссельские булочки, затем молитва и отход ко сну. Свежий хлеб, кремы, соусы, фрукты – все это казалось им необыкновенно вкусным и резко отличалось от меню в пасторате, состоявшего в основном из овсянки, картошки и изредка вареного мяса. Их обучали французскому, немецкому, рисованию и литературе, а Эмили, превосходно игравшую на клавесине, еще и музыке. Они очень старались: Эмили день и ночь учила французские глаголы, а devoirs (домашние задания) Шарлотты были написаны таким красивым почерком, какого здесь отродясь не видели, и тончайшие затейливые линии отделяли в ее тетрадях поля для замечаний учителя. Увы, их интеллектуальное превосходство (в силу природного таланта, уже полученных знаний и возраста) всем было очевидно и не прибавляло любви товарок. Что и привело к скандалу на том злосчастном уроке.