— Я с восхищением прочитала несколько поэм Бернса, — сказала Шарлотта, когда у нее появилась возможность вставить слово, — но я недостаточно поэтична, чтобы полностью отделять поэзию мужчины от его характера. Кроме того, неорганизованность и поведение бедного Бернса в значительной мере ослабили то удовольствие, которое я получила от его стихов. Мне трудно поверить в правдивость его чувств как возлюбленного. У меня нет веры и в искренность его привязанности как мужчины. Он чувствовал и написал, а потом забыл.
— О! Нет, нет! — в волнении вскричал сэр Эдвард. — Он был сама искренность и правда! Гений и слабости Бернса могли привести его к некоторым безрассудствам. Но кто совершенен? Посредственный ум склонен ожидать от души возвышенного гения преувеличенного критицизма или псевдофилософствования. Всплеск сверкающего таланта, порождаемого страстными чувствами, вероятно, несовместим с некоторыми правилами хорошего тона, принятого в обычной жизни. Ни вы, прекрасная мисс Хейвуд, — заявил он с видом глубокого сочувствия, — ни любая другая женщина не могут выступать справедливым судией того, что движет мужчиной и заставляет его говорить, писать или делать, на что могут подвигнуть его блистательные порывы неукротимого духа.
Все это было просто прекрасно, но, если Шарлотта разбиралась хоть в чем-нибудь, высокой моралью здесь и не пахло. Тем не менее, будучи несомненно польщена его крайне необычной манерой говорить комплименты, она рассудительно ответила:
— Я действительно ничего не знаю об этом. Какой очаровательный день! Ветер, я полагаю, дует с юга.
— Счастливый, счастливый ветер, он занимает мысли мисс Хейвуд!
Шарлотта уже начала склоняться к мысли, что он непроходимо глуп. Теперь она понимала, почему сэр Эдвард решил составить ей компанию. Это было сделано в пику мисс Бреретон. Она прочла это в тех взволнованных взглядах, которые он бросал в ее сторону, но она никак не могла взять в толк, зачем ему болтать такую чепуху, разве что он просто не мог иначе. Он казался очень сентиментальным, переполненным чувствами, и, по-видимому, испытывал слабость к новомодным жестким словам, иногда ругательствам. При этом он обладал недалеким умом и употреблял эти слова механически, не понимая их истинного значения.
В будущем она наверняка узнает его получше.
Но когда последовало предложение заглянуть в библиотеку, Шарлотта решила, что для одного утра сэра Эдварда с нее достаточно, и с радостью приняла приглашение леди Денхэм остаться вместе с ней на Террасе. Прочие покинули их, на лице сэра Эдварда было написано чрезвычайно галантное отчаяние, оттого что они вынуждены расстаться. Оставшись наедине с Шарлоттой, леди Денхэм, как настоящая гранд-дама, говорила только о своих собственных заботах, а Шарлотта слушала, про себя поражаясь контрасту между двумя своими компаньонами.
И в самом деле, в разглагольствованиях леди Денхэм не было ни сомнительных сантиментов, ни каких-либо фраз, допускающих двойное толкование или вообще не поддающихся интерпретации. Взяв Шарлотту под руку с непринужденностью особы, считавшей, что любой знак внимания с ее стороны будет принят за честь, и с живостью, которая проистекала либо из тех же причин, либо просто объяснялась природной разговорчивостью, она немедленно и с большим удовлетворением изрекла, напустив на себя лукавый и проницательный вид: