Кто-то из современников сказал, что после изгнания из Конвента жирондистов охватила самоубийственная лихорадка. Те, кто мог спастись, оставались на месте, не желая расставаться с друзьями. Сблизившийся с монтаньярами Дюко, чье имя сам Марат вычеркнул из проскрипционных списков, 6 июня выступил в защиту опальных депутатов, к которым принадлежал его друг Фонфред. Дюко арестовали; в камере он утешал друга, тосковавшего по жене и детям; на эшафот друзья поднялись вместе. Сидевший на скамьях Горы Ласурс поддержал жирондистов в их борьбе с Робеспьером и был казнен вместе с ними. Врача Леарди, активно защищавшего жирондистов, также казнили. Лестерптбовэ казнили исключительно за сочувствие Жиронде. Не сумев отправить полк на помощь товарищам в Париж, в Марселе утопился жирондист Ребекки. Он вошел в море и двинулся вперед, навстречу солнцу и пробуждавшемуся дню. Он шел все дальше и дальше, пока лазурные волны не сомкнулись над его головой.
Вечером накануне казни жирондисты справили свою последнюю вечерю — блистали красноречием, читали стихи и, обнявшись, пели песни. Утром 31 октября пять скорбных черных телег выехали из ворот Консьержери и направились на площадь Революции (бывшую площадь Людовика XV). Современники утверждали, что такой толпы, которая сопровождала телеги с осужденными жирондистами, не собирала даже казнь Людовика XVI. В пятой телеге везли тело Валазе, дабы, согласно приговору, отрубить ему голову на гильотине. Были приняты все меры, чтобы перед смертью жирондисты не могли выпить чего-нибудь возбудительного. Но это не помешало им хором петь «Марсельезу», звучавшую в их устах победным маршем. «Они пели с увлечением, громко и внятно и на печальной колеснице, и сходя с нее на землю, и поднимаясь на ступени эшафота. Лишь тяжеловесный нож гильотины заставлял их голоса умолкнуть навеки». За тридцать одну минуту упала двадцать одна голова. «Своей героической кончиной жирондисты заслужили переход в бессмертие».
Ожидавшая в тюрьме своей участи мадам Ролан стала готовить защитительную речь, надеясь таким образом исполнить свой долг перед погибшими соратниками. Она могла бежать: преданные друзья подыскали ей надежное убежище. Но, как истинная римлянка, она предпочла смерть, ибо только смерть могла стать достойным финалом ее блистательного взлета. Подобно Шарлотте Корде, она сделала свой трагический выбор.
Выступить мадам Ролан не позволили, ей удалось лишь напомнить суду, что казненные по его приговору жирондисты умирали с пением «Марсельезы». Произнести обличительную речь также намеревалась Олимпия де Гуж, но, как и мадам Ролан, ей слова не предоставили. Олимпия взошла на эшафот 3 ноября, Манон Ролан — 8 ноября 1793 года[105]. В промежутке между казнями этих двух героических женщин состоялась казнь Адама Люкса, сложившего голову во славу еще одной героической женщины.
Революция не слишком жаловала самостоятельных женщин, пусть даже и республиканок. После казни мадам Ролан газета «Монитер», представлявшая точку зрения правительства, возглавляемого якобинцами, нашла повод напомнить женщинам об их «природных» обязанностях и ненавязчиво посоветовала им «не высовываться»: «Недавно Революционный трибунал явил женщинам наглядный пример, который, надеемся, они не оставят без внимания. <…>
…жена Ролана, этот изворотливый ум, исполненный амбициозных замыслов, этот доморощенный философ, королева-временщица, окружавшая себя наемными писаками, кормившая их ужинами и осыпавшая милостями, раздававшая должности и деньги, была во всех отношениях сущим чудовищем. Ее презрение к народу и судьям, надменность ее ответов, ее иронические усмешки и нераскаянность, продемонстрированные, пока ее везли от Дворца правосудия к площади Революции, указывают на то, что ни одно печальное воспоминание не омрачало ее душу. А ведь она была матерью! Но она презрела свою женскую природу, решив возвыситься над ней. Стремление прослыть умнее мужчин заставило ее забыть об обязанностях, приставших представительницам ее пола, и это опасное забвение в результате привело ее на эшафот».
105
После гибели жены Ролан захотел сдаться властям, но друзья напомнили ему, что в таком случае его имущество отойдет государству и их малолетняя дочь Эдора останется без средств к существованию; тогда Ролан заколол себя шпагой.