— Я люблю его, — сказала она тихо. — Он мой брат.
— А я? Ты любишь меня?
— Это не одно и то же.
— Да, — сказал он, — это не одно и то же. Ты ничего мне не даешь, ты ничем не жертвуешь ради меня. Я не твой брат, конечно же, я — никто.
— Ты не можешь меня понять, — сказала она печально.
— Ну, конечно, нет. Я всего-навсего зануда и дурак.
— Ты выходишь из себя и ты несправедлив. Почему? Что я сделала? — спросила Шарлотта, искренне удивляясь.
— Ничего. Вообще ничего.
Он сердито ходил по комнате, и она вдруг рассвирепела оттого, что он позволил себе не сдержаться в ее доме.
— Ну, тогда все. Если ты пришел сюда оскорбить меня, можешь идти. Ты всегда считаешь себя правым. Ты бросаешь свои идеи людям, как будто хочешь оглушить их. А что если кто-нибудь с тобой не согласен? Твои идеи меня утомляют. Ты слишком громко кричишь. Я уже наслушалась этих разговоров о справедливости и справедливом дележе счастья для бедных. Мне наплевать на бедных и на всех остальных. Я хочу жить по-своему и быть счастливой по-своему. Между прочим, ты так громко кричишь о справедливости и благотворительности, но что ты сам сделал для других? Разве ты не пытаешься достичь успеха любой ценой? Ты считаешь себя очень честным и благородным!
Тома выслушал ее, побледнев, но не вымолвил ни слова, пока она в ярости металась взад-вперед по комнате.
— Кому ты приносил какие-нибудь жертвы? — наступала она на него. — Ты колебался хоть чуть-чуть, когда решил оставить Мари и прийти ко мне? Думал ли ты тогда о благе бедных?
— Я могу убить тебя за такие слова, — сказал Тома изменившимся голосом.
Они смотрели друг на друга в упор. Шарлотта подумала, что он ее ударит. Она понимала, что зашла слишком далеко, и сожалела об этом. Она почувствовала смертельную усталость.
— Ну, хорошо, — сказала она быстро, — ты же знаешь, я никогда не задумываюсь о том, что говорю. Я хотела уколоть тебя.
— У тебя это здорово получается.
Он говорил могильным голосом. На смену злости пришло отчаяние, и она испугалась, что он уйдет и оставит ее одну.
— Я не хотела этого. Поверь мне. Ты тоже обидел меня, неужели ты не понимаешь? Я должна была отомстить тебе, я просто должна была.
Она набросилась на него и стала молотить маленькими сжатыми кулачками ему в грудь, стараясь сделать больно, вернуть его из опасного состояния отрешенности, которое означало потерять его.
— Ну, ударь меня! Только не молчи. Скажи, что ты мне веришь.
Он не реагировал, как будто находился где-то в далекой стране и не мог оттуда вернуться. Шарлотта почувствовала страх, хотя и не могла понять, перед чем или отчего. В ее голове была только одна мысль: не отпускать его от себя в этот вечер.
Она хваталась за него усталыми неловкими руками. Желание, которое росло в нем, было отчаянным и дерзким, потому что впервые он не вкладывал в него сердце.
В последующие недели у Тома было много других забот. Его газету «Деман» оштрафовали за оскорбительную статью, посвященную предстоящему визиту императора и его жены на Корсику. Опасаясь, что наложенный судом штраф может подорвать бюджет газеты, Тома выплатил часть суммы из своего кармана.
Он редко виделся с Жюстиной Эбрар, особенно после второй половины июля, когда она уехала в Экс-ле-Бень, но догадывался, что их отношения вряд ли могут оставаться прежними, хотя тираж газеты достиг десяти тысяч, что более или менее покрывало текущие расходы.
Он стал искать работу в других газетах и в конечном счете стал писать для целого ряда небольших оппозиционных газет. Полностью погрузившись в дела и встречая многих интересных людей, Тома перестал возражать против планов Шарлотты в отношении ее брата.
Поскольку она не решалась поселить Габена и Иллу в своей собственной квартире, то постаралась быстро договориться с консьержкой, когда узнала, что на пятом этаже освободилась большая комната с мезонином под самой крышей.
Габен с большим облегчением воспринял предложение занять эту комнату, так как в конце лета ему все равно предстояло освободить домик в Пантене. Они с Иллой переехали на пятый этаж дома на улице Месьеле-Принс, и Шарлотта с радостью стала помогать им обустраивать новое жилье.
Несколько дней она ходила, сияя от счастья: ведь теперь ее брат будет жить с ней в одном доме. Габен дал показания о преступлении в Пантене, но вскоре стало очевидным, что ничего ценного он добавить не может. Убийца был схвачен на следующий день в Гавре, где пытался сесть на пароход, отплывавший в Америку. Он оказался уроженцем Эльзаса по фамилии Тропман, который убил всю свою семью — жену и пятерых детей, а также несчастного отца, чье тело нашла собака несколькими днями позже недалеко от остальных. Мотивом преступления было ограбление.