Моника заставила себя сосредоточиться на чтении и читала до тех пор, пока не отяжелели веки. Тогда она отложила книжку на столик, выключила свет, повернулась на бок и погрузилась в мирный сон, который продлился до десяти часов следующего утра.
Несколько последовавших за этим дней Моника пребывала в переменчивом, крайне неустойчивом расположении духа. Настроение ее колебалось от безмятежного и благодушного до мрачного и пасмурного. Ей то становилось весело, то хотелось плакать. Особенно трудной была для нее первая после разрыва встреча с Майклом. Она все-таки позвонила ему сама спустя три дня, чтобы условиться о времени, когда она сможет забрать свои пожитки, и внезапно разрыдалась в телефонную трубку. Он отнесся к этому нервному срыву со сдержанным сочувствием, что привело Монику в ярость. Она наговорила ему уйму гадостей, от которых хотела воздержаться, и впала в депрессию, положив телефонную трубку. Ну почему он даже теперь ведет себя так, словно бы беда постигла одну ее? Разве нельзя было подыскать несколько уместных слов, свидетельствующих, что и он расстроен случившимся? Ведь, в конце-концов, это их общая трагедия!
Впрочем, сказала себе Моника, когда слегка успокоилась, он всегда был черствым сухарем. Так что нелепо надеяться, что с ним произойдет удивительная метаморфоза и он превратится в отзывчивого и чуткого человека. Они и прежде никогда до конца не понимали друг друга, а Майкл был достаточно умен, чтобы не позволять ей манипулировать им. На бытовом уровне им всегда удавалось приходить к согласию, да и крупных ссор у них никогда не возникало, просто потому, что их души так и не сроднились. Майкл не проявлял интереса к серьезным проблемам, волновавшим Монику, особенно чисто женским, поэтому ей приходилось уповать на моральную поддержку и советы подруг.
Их встреча, происходившая в его квартире, была короткой и малоприятной. Поскольку оба осознавали бессмысленность разговора на общие темы, они практически молчали, пока Моника собирала свои вещи и складывала их в сумку. Домой она вернулась в слезах, но с таким чувством, словно гора свалилась у нее с плеч.
На протяжении двух недель Моника проводила вечера сидя у телевизора либо встречаясь с подругами. Поначалу одиночество тяготило ее, но постепенно выяснилось, что свобода имеет множество своих тайных прелестей: можно было смотреть именно тот видеофильм, который хотелось посмотреть ей, надевать свою любимую одежду, планировать по собственному усмотрению свободное время. Порой на нее наваливалась грусть, вызванная воспоминаниями о Майкле, однако в целом все было нормально.
Труднее было объяснить ситуацию родным и знакомым. Как и предполагала Моника, матушка восприняла известие о ее разрыве с Майклом как общесемейную трагедию. Она не преминула упрекнуть, пусть и экивоками, Монику в том, что та сознательно устранилась от своих обязанностей подарить ей внуков. «Слава Богу, что у твоей младшей сестры все хорошо!» — с тяжелым вздохом промолвила она и сделала скорбное лицо. Монике же оставалось лишь утешиться тем соображением, что все родители так устроены. Просто нужно смириться с их бестактностью, помня о том, что они все равно любят своих детей и в трудный момент готовы прийти им на помощь.
Подруги, имевшие любовников, выражали Монике «искреннее» сочувствие. Но порой на их физиономиях возникало такое выражение, словно бы она рассказывает им о том, что недавно побывала на вечеринке с участием девиц легкого поведения. Одинокие же подруги от всей души утешали ее и убеждали, что нет ничего прекраснее свободы. Однако после встречи с ними у Моники зародилось подозрение, что в душе они ей давно завидовали и теперь, когда ее бросил Майкл, просто злорадствуют.
Разумеется, были и приятные исключения: самые близкие друзья встали на ее сторону не из показной солидарности, а следуя своим убеждениям. Самой надежной ее сторонницей была, разумеется, школьная подруга Джилл, знавшая Монику лучше, чем кто-либо другой. Она обладала способностью выслушивать сетования Моники на свои напасти, не навязывая своих советов, а просто давая ей возможность выговориться. Однако при этом Джилл тактично высказывала свое мнение и призывала подругу не распускать нюни, если та чересчур увлекалась и начинала кукситься. Только Джилл Моника могла позвонить в любое время дня и ночи, и та сразу же вызывалась примчаться к ней на помощь. Моника ни разу не просила ее об этом, но ценила такую преданность и самоотверженность. У Джилл был парень по имени Питер, но это не мешало ей ставить дружбу с Моникой на первое место.
Вот и на этот раз Джилл со всей серьезностью восприняла рассказ Моники о свалившемся на нее несчастье, но посоветовала не падать духом.
— Не унывай, подруга! — сказала она. — Все пройдет. Делай текущие дела, не избегай людей. А главное — научись наслаждаться одиночеством. Возможно, оно продлится не так уж и долго.
— Я не собираюсь ни с кем близко сходиться, — заявила Моника.
— Разве я говорила, что тебе следует поскорее обзавестись новым любовником? Я вообще не имела в виду секс! — сказала Джилл. — Я лишь отметила, что тебе нужно рационально распорядиться своим свободным временем: запишись на какие-нибудь курсы или найди себе какое-нибудь хобби.
Моника тяжело вздохнула и посмотрела на подругу с упреком.
— Ладно, оставим вечерние курсы, — согласилась с ней Джилл. — Купи себе абонемент в какой-нибудь спортивный клуб или бассейн! Займись своим внешним видом и здоровьем.
— В компании стройных юных девиц в облегающих костюмчиках из лайкры? — язвительно уточнила Моника.
— Между прочим, спортом занимаются не только женщины! — возразила Джилл. — Главным образом это состоятельные, умные и себялюбивые мужчины, но на них приятно посмотреть. Так или иначе, тебе пойдет спортивное трико. Ты прекрасно сохранилась для своего возраста, моя милая, хотя вот уже десять лет, как пренебрегаешь даже утренней гимнастикой.
— Что ж, я подумаю, — пробурчала Моника не слишком уверенно.
Однако уже в следующую субботу она забрела в магазин спортивных товаров и купила себе два прекрасных спортивных костюма, две тенниски и кроссовки. Правда, на этом ее спортивный порыв иссяк, и вечер она провела у телевизора с бокалом красного вина в руке, которое заедала сырными чипсами. Засыпая, Моника думала, что Джилл права: пора заняться укреплением тела и духа. Начать она решила с понедельника.
Но в понедельник, придя домой после работы, она почувствовала себя усталой и на пару часов прилегла на диване. Отдохнув, она уложила свои спортивные принадлежности в сумку и на машине поехала в гимнастический зал. До закрытия его оставался один час, так что о занятиях не могло быть и речи. Однако можно было хотя бы посмотреть, что здесь происходит, и ознакомиться с интерьером. Первые впечатления были благоприятные: в холле звучала негромкая легкая музыка, зеленели разнообразные комнатные растения. Тренажерные залы находились на втором этаже. Заплатив за вход три с половиной фунта, Моника поднялась по лестнице.
Войдя в помещение, оборудованное различными спортивными снарядами, она почувствовала себя не в своей тарелке. В такой обстановке ей было бы гораздо легче освоиться, будь она лет на десять моложе. Стараясь сохранить уверенный и невозмутимый вид и мысленно проклиная себя за то, что послушалась Джилл, она огляделась.
Двое спортсменов, одетые в костюмы из лайкры, молодые, прекрасно развитые и самоуверенные, продолжали заниматься, не обращая на вошедшую ни малейшего внимания, озабоченные только одним — как довести свое тело до совершенства.
Молодая чернокожая девушка работала с гантелями, стоя перед зеркальной стеной и глядя на свое отражение. Ее черные волосы были стянуты на затылке резинкой, мускулистые плечи блестели от испарины, воздух с шумом вырывался из плотно сжатых губ, узкая талия переходила в крутые бедра, на светло-коричневой коже спины, оголенной в месте глубокого выреза, сверкали капельки пота. Судя по ее мускулатуре, эта женщина бывала здесь ежедневно.