Арданов. Дорогая… Лизочка… Я и сам не знаю, как это вышло… Я… Прости меня… Я всю жизнь. (Опускается на стул, закрывает лицо руками.) Лиза. Ты, конечно, вправе презирать меня и бросить меня… но… Лиза, прости меня. Ведь я же люблю, я люблю тебя, Лиза.
Арданова (вдруг вспыхивая, кричит вся дрожа). Что ты сказал? Какое ты слово сказал? Как ты смел? Как ты смел огненное слово сказать? Смерть и тлен ваши слова. Смерть и тлен. Как смеете вы? Как смеете вы. (Закрывает лицо и громко рыдает. Арданов бросается к ней.)
Арданов. Лизочка. Милая. Ты больна. Ты измучилась. Это я такой подлец. Я последнее время совсем не был с тобой. Лизочка, я не мог. Я проигрывал твои деньги и чувствовал себя таким подлецом перед тобой, что нарочно поддерживал в себе эту злобу, это раздражение. Понимаешь. Нарочно сердился, потому что мне уж очень было стыдно… Пожалей меня, Лиза. Сколько раз я был груб с тобой только потому, что боялся расплакаться.
Арданова (устало). Мне все равно. (За окном начинает тихо играть шарманка, тягучий хриплый вальс.)
Арданов. Лиза, дорогая, я тебе выплачу эти деньги. Понемногу, верь мне. Ведь я же тебя… (Спохватившись.) Ну не буду, не буду. Только ты верь мне, я тебе верну все.
Арданова. Да ты не волнуйся. Сегодня твои именины, считай, что я тебе подарила эти деньги. Это мой подарок.
Арданов. Нет, Лизочка, милая, ты знаешь, что я никогда не соглашусь.
Арданова (нетерпеливо). Ну, хорошо, хорошо. Я пойду переоденусь, ведь сегодня гости. (Уходит.)
Арданов (идет за ней). Дорогая. Я всегда знал, что ты святая, а я подлец. Если бы я этого не знал, то наверное не поступал бы так. Ах, я совсем не то говорю. Я так взволнован. (Уходит.)
Серафима (заглядывает в комнату). Ну и слава те Господи. А то уж я совсем расстроилась. И вся дрожу, и вся дрожу. (Зовет.) Лушка! Иди стол накрывать. (Поднимает шляпу с полу, обтирает рукавом и сдувает с нее пыль.) Как он шляпу-то швырнул, так у меня прямо в нутре что-то перевернулось. Верно, становая жила лопнула. (Слушает шарманку, открывает окно и кричит.) Пошел вон. Пошел вон. Чего с утра дудишь? Господа не любят. (Шарманка умолкает.) И шарманки-то нынче не подумавши играют.
Луша (входя). А как же вы, Серафима Ананьевна, говорили – ведь барыня-то вернулись.
Серафима (деланно равнодушным тоном). Ну что же, прогулялись и вернулись, не на улице же им ночевать. А ты бы поменьше разговаривала, лучше было бы.
Луша. Да разве я…
Серафима. Вот то-то и оно. Ты мне что тут давеча натурчала? Как бы я это господам доложила, так тебя бы в один секунд отсюда помелом вымели.
Луша. Ой да что вы, Серафима Ананьевна, да что же я говорила?
Серафима. Ладно, ладно. Передо мной хвостом лисить нечего. Все слышала, мать моя. Благодари Бога, что я слышала, а не кто другой. Что не доносчица я и не сплетница. Меня хоть на дыбу поднимай, уж слова из меня не вытрясешь. Уж, видно, порода такая у меня, не болтущая. Звонит кто-то, поди отвори. (Луша уходит.) О, господи, и народ нынче пошел: плетут, плетут. Выдумать тоже на своих же, на господ.
Уходит. Входит Ворохлова, встревоженная, шляпка на боку, в рукаве носовой платок комочком.
Луша. Обождите, пожалуйста, я сейчас барыне доложу.
Ворохлова. Хорошо, хорошо, милая. Я обожду, обожду. Уж ты только доложи. Скажи на минутку, мол, просят, на одну только минутку. Глафира, мол, Петровна. (Луша уходит.) О, господи. (Вытирает комочком-платком глаза и нос.)
Арданова (входя). Глафира Петровна. Очень рада… Но что с вами.
Ворохлова (косится на уходящую Лушу, ждет, чтоб та ушла.) Голубчик, Лизавета Алексеевна. Не сама я шла к вам, материнское сердце повело. Ухватило и повело. Милая Лизавета Алексеевна. (Вытирает глаза.) Вы одна можете помочь.
Арданов. В чем дело, я рада всей душой. Глафира Петровна, успокойтесь… ради Бога. Что случилось?
Ворохлова. Беда, голубчик, беда. Вот зашла к вам узнать, может, вы что знаете. Ведь Илюшечка-то все к вам бегал книжки читать. Так, может, он вам что и сказал? А? Не говорил ли чего?
Арданова. Ничего не говорил. Я даже не понимаю, про что вы.
Ворохлова (оглядывается). Только вы никому… мой-то убьет, если узнает. Не велел никому говорить… Илюшечка ведь ушел. На рассвете ушел. Палочку взял да котомочку и пошел, и где искать-то его, не знаю.