Арданова (чуть-чуть улыбаясь). Возьмите себе это платье. Оно мне не нужно, я о нем совсем забыла.
Серафима (целуя Арданову в плечо). Матушка вы моя, барыня вы моя золотая. Вот он, сон-то, к чему. Это, говорят, за праведную жизнь Господь вещие сны посылает. А жизнь у меня праведная, и сердце у меня чистое. Вот теперь у нынешних у всех уважатели. Кухарка уж на что худорожая, и у той уважатель. А меня и смолоду никто не уважал. Барыня вы моя милая, только и любви-то я в своей жизни видела, что вы меня пригрели. (Вытирает глаза платком.)
Арданова. Ну, полно, Серафима Ананьевна, что вы расстраиваетесь. Никто же вас не обижает.
Серафима. Ах, барыня золотая, кабы не вы, давно бы они меня со свету сжили. Давеча почталион, уж на что сам холера в сапогах, а говорит: «От вашей Анантихи панафидой пахнет, ей, говорит, давно бы пора поросячий прыск под кожу делать, чтобы она, чучело, скорей поворачивалась». Ведь обидно это, барыня милая, ведь кабы не вы, заступница моя светлая…
Арданова. Ну, охота вам обращать внимание.
Серафима. Конечно, может, я теперь для людей и чучело стала, а не всегда я такой была. Росла я молоденькой у мамочки, любила меня мамочка моя. Фимочка, говорила, птичка ты моя райская. А и правда, я как птичка была. Все-то щебечу себе да прыгаю. И жених у меня был, очень светский был, из хорошего общества, телеграфистом служил, а сам, как бутон рослый. Фимочка, говорит, птичка ты моя райская, и где, говорит, птичка, твое приданое. Уж и плакали мы с ним, уж и плакали. Потому он очень благородный был и никак без приданого жениться не мог. (Вытирает глаза.) Хороша я была у мамочки своей. Мамочка моя светлая, свеча моя негасимая. А теперь-то изолгалась, изокралась, испоганилась, плюсами обросла. Барыня, милая, что я вам скажу – никому не говорила этого, вот вам первой.
Арданова. Что такое?
Серафима. С мамочкой-то моей, какой конфуз вышел. Уж такой конфуз, что и за душеньку ее молиться не могу. Мамочка-то моя без погребения померла. Пошла она в Киев на богомолье, да и не вернулась. И где, и что, и не видал никто. Вот уж десять лет прошло. И куда она делась, не знаю. Может, тюкнул кто, на худобу ейную польстился – много ли ей надо, старушечке маленькой. Вот и не знаю, как за нее молиться-то – за живую, али за мертвую-то. То запишу в поминанье, то опять в за здравие. Вот никому не говорила, барыня милая, вам первой. Потому душу свою за вас отдать рада.
Входит Арданов. Серафима на цыпочках уходит.
Арданов. Ну-с, я ухожу.
Арданова. Я этого ждала.
Арданов (сухо). Тем лучше.
Луша (входя). Господин Долгов пришел.
Арданов. Проси сюда.
Арданова (испуганно). Коля, только ты не уходи, Коля.
Арданов. Пожалуйста, без сцен при посторонних людях.
Входит Долгов.
Арданов. Здравствуйте, Андрей Николаич, вы меня извините – необходимо на пару часов по одному делу. Я даже не прощаюсь с вами, потому что надеюсь вас еще застать.
Долгов. Я только на несколько минут… Лизавета Алексеевна обещала дать мне «Русскую мысль».
Арданов. Нет, нет, уж вы, пожалуйста, посидите. И не забудьте, что мы ждем вас завтра к двенадцати на пирог. Кое-кто соберется.
Долгов. Как же, я помню. Непременно. День ваших именин. Непременно буду.
Арданов. Так пока до свидания. Я очень скоро вернусь.
Уходит.
Арданова (ему вслед). До свидания, Коля. (Арданов, не оборачиваясь, уходит.)
Долгов. Отчего вы покраснели? Неужели вам это не безразлично?
Арданова. Во-первых, я вовсе не покраснела.
Долгов. А во-вторых?
Арданова. А во-вторых – ничего.
Долгов. О женщинах давно известно, что они всегда говорят – «во-первых», как будто много-много хотят сказать, а хватает их только на это «во-первых».
Арданова. Вы хотите мне говорить дерзости?