— Дядя, это он! Он переоделся.
Он как встанет, выпрямится… А дядя, сибиряк, как подойдет к нему, как схватит его за бороду. А борода-то в его руке осталась.
— Это ты, обидчик? Мерзавец, эксплоататор!
И бросил в него бородой. Потом в карман полез. А потом, как бахнет, весь двор загудел. Голуби испуганные из карнизов шарахнулись. Упал переодетый смотритель, а Мухтарка подбежал и крови налакался.
Взял меня командир за руку и повел с собой.
— Ты теперь будешь мой сын, понимаешь? Партизанский сын. Я тя научу жить.
И стал я его сыном.
— А собаку, говорю, как?
— Не надо, паршивая — не до собак.
Я его упрашивать начал.
— Да как же мне без собаки то, жалко бросить.
— Брось! Людей не жалеем, а ты с собакой пристал.
А Мухтарка жмется мне под ноги, хвостом юлит, худой такой. Глаза маслятся от буржуйской крови. И ошпарипа на костях, как полог натянута.
Потом Мухтарка было утерялся. Три дня не было. А мы уезжали. Пожалел я его и думал:
— «Пускай в городе остается, на помойках прокормится».
Погрузились. Загремели колеса. Ехали в теплушках. Солдаты пели и плясали.
— Ух ты, на!
— На буржуев.
— Победим — коммуну устроим, — власть советскую!
Гармошка зудила. Про все забыл я. Хорошо с солдатами стало.
— «На фронт, на буржуев», — думал я.
Мелькали столбы, будки, лес. Глянул я из теплушки, из люка. Глядь, а Мухтарка за поездом гонится. Язык красный, как платок высунул, бежит, бежит… Тут меня, как резнуло, — завыл.
— Не поеду с вами, не останусь без собаки!
— Глуп ты! Говорят мне. С ума что-ли спятил? Не с собаками жить, а с людьми, с коммуной, вот что! Власть советскую достать надо.
— А собака, по-вашему, как?
— Собака, собакой.
Глянул опять на Мухтарку, а он отставать начал, еле бежит.
— Не поеду, не поеду! Опять завыл я.
Новый тятька только разсмеялся и говорит: — Глупыш…. Что ты хайло-то ширишь, упрямец. Возьми ее, коли так, пусть под нарами едет.
Обрадовался я, кричу:
— Остановите поезд!
Все захохотали. А отец вразумляет:
— Дурной, нельзя остановить. Приедем на станцию, там его и возьмешь, а то обрадовался:
«Остановите поезд», — это все равно, что буржуи не воюйте с нами.
Приехали на станцию, а Мухтарки нет. Пропал — думаю, где нибудь дорогой задохнется в канаве. А потом все-таки прибежал. Растянулся у вагона и глаза закрыл. Я бросился к нему.
— Мухтарушка!
Он только хвостом пошевеливал. Взял его на руки, горячий такой, мокрый, как в бане выпарен. А под мышками будто воробышко бьется. Думаю: вот-вот сердце воробышком вылетит, и умрет мой Мухтарка. Взял его в вагон и на новую шинель положил, которую мне солдаты выдали.
Колька смолк, казалось, будто не он, а беспризорный сидит на чурбаке. Ребята продолжали сидеть не шевелясь. Гриша Звонкий подбросил в костер хворосту. Искры посыпались дождем и осветили палатки. Ребята, как бы проснулись, словно сидели они в кинематографе и просмотрели интересную картину. Только сейчас почувствовали, что ночь холодная: грудь греет, а за спиной — холод; кто-то тяжелый, холодный, навалился сзади и хвост туманный вытянул по травам. Звезды. Город куда-то провалился. Речка на переборе булькает. Самый маленький из пионеров, Миша, сидящий в отдалении, нарушил молчание.
— Коля, а Мухтарка-то жив остался? Почему он с тобой не ходит к нам в лагерь? Мы бы его любили, бегал бы он с нами.
— Бегал бы, бегал бы, — передразнил Гриша. — А почему камнями бил собаченку, которую мы нашли в канаве? Что?.. Кабы тогда Коля не пришел к нам, не устыдил бы нас, так кроме мяса ничего бы не осталось от нее. И Мухтарка попал бы тебе, так ты его камнем угостил бы.
Миша сконфузился. Его маленькие пальцы прятали галстух в прореху, за пазуху.
— Ведь не я один, — все.
Ребята начали спорить. Вожатый остановил их.
— Ну, ребята, довольно… Пора спать, нечего балясы строить.
— Нет, ты доскажи. Коли показал пирог, так давай и шамать.
— Мы не хотим спать, к лешему сон. Успеем выспаться.
— А вон Егорка уже и заснул? Ишь, какие носом-то симфонии разводит.
— Я?.. Я нет. Я не сплю. Я думаю: почему я не видел революции. Я бы на фронт поехал. Я бы показал буржуям, где раки зимуют.
— Закройся! — Одернули его ребята.
Он, как хорек, высовывался из-за костра. Вожатый, чтобы привлечь внимание, ногой пошевелил головешку. Искры закружились.