Контингент на обозостроительном заводе (таково официальное название предприятия, выпускающего телеги и сани) специфический. Если в Атляне на «мебельной фабрике» трудятся преимущественно малолетние уголовники, то здесь — «политические». Не заключённые, ссыльные. Либо приговорённые к ссылке без отбывания заключения (меньшинство), либо ограниченные в правах после заключения по тем самым политическим статьям. Дед — раскулаченный. Ну, и часть народа — «вольные». Впрочем, если не считать надзора, то жизнь ссыльных и «вольных» ничем не отличается: одинаково работают на производстве или во вспомогательных службах, одинаково выращивают картошку на огороде, одинаково косят сено для домашнего скота или лошадей из заводской конюшни. Тоже достаточно большой и недавно срубленной, а не пустого заброшенного здания с просевшей крышей, как в начале 1970-х.
Под «визит товарища из центрального аппарата наркомата» в клубе (Николай помнил только его руины) созвали собрание ссыльных, на котором особист долго что-то рассказывал о том, как должны себя вести его поднадзорные. На что немолодой бородатый мужчина в середине зала время от времени что-то негромко недовольно бухтел. И лишь когда чекист его одёрнул, назвав по фамилии, попаданец понял, что это его дед. Да, вспоминал отец, как тот любил поддеть «надсмотрщика», буркнув на собрании «бреши, бреши».
Только дед… Как бы это выразиться? Не впечатлил. Обыкновенный невысокий мужик, хотя и довольно крепко сложенный. Кажется, даже ниже ростом, чем был отец, едва дотягивавший до среднего роста.
Едва дождался, когда подойдёт к концу это занудство, и особист поинтересуется, не осталось ли вопросов у «гостя из Москвы» после изучения документов и встречи с «контингентом».
— В общем-то, всё понятно. Но хотелось бы посмотреть на быт ссыльных. Вот вы, гражданин… Кажется, Демьянов? Не пригласите своего однофамильца и… его коллег выпить чая в вашем жилище?
— Тесновато у меня для такого количества гостей, — буркнул дед.
— Да не прибедняйся, — рявкнул особист. — Две комнаты, найдёшь место!
— Надолго мы вас не стесним, — подтвердил «московский гость».
Что сказать? Действительно тесновато для супружеской пары и троих мальчишек, старшему из которых семнадцать, а младшему, отцу Николая, только два года. Женат дед повторно, старшие дети его и бабушки, дочери от первых браков, уже вышли замуж и разъехались. И две комнаты — это очень условно, поскольку одна из них совмещена с кухней, немалую часть которой занимает печь.
В другой реальности старший сын, рябой и щуплый паренёк, уйдёт на фронт в сорок третьем, вернётся в сорок шестом с медалями, вступив в партию и послужив в Союзническом центре связи в Потсдаме, обеспечивая связь советской делегации на Потсдамской конференции. Средний вырастет красавцем, уже после войны закончит военное училище и будет командовать сторожевым катером на Дальнем Востоке. Тоже вступит в партию. Внук от самого младшего, регулярно норовящего стянуть очередной кусок колотого сахара, выуженного Николаем Николаевичем из вещмешка, закончит два института, будет строить ракеты, воевать за Советскую Власть, а потом писать для центральной прессы статьи про оружие. А в своей второй жизни — служить в Главном управлении Госбезопасности и «заведовать» такими секретами, что не все члены правительства о них знают. Вот такая семья репрессированных…
14
Заночевать пришлось, естественно, у особиста: с какой бы вдруг стати капитан ГБ остался у ссыльного? Тем более, у того и собственная семья не роскошествует. А наутро, под дождичек, впихнулись вдвоём с миасским «проверяющим» в тот же самый Газ-АА, везущий готовые телеги на станцию.
Челябинск. Директора ЧТЗ Илью Давыдовича Соломоновича капитаном госбезопасности не проймёшь. Полноватый, с крупным типично еврейским лицом, он столько больших чинов из «родного» Демьянову ведомства повидал, что одним больше, одним меньше… Не надо человека трогать: работает он, добросовестно работает. В этом году завод освоил массовый выпуск газогенераторных тракторов, весной с главного конвейера сошёл стотысячный «Сталинец». Запущено производство запасных частей, началось серийное производство гусеничных арттягачей С-2, осваивается выпуск танка КВ. Да и сам завод продолжает расти: сдан в эксплуатацию корпус по производству мощных тракторов. Как раз в нём и будут делать «Климов Ворошиловых». Но, как распорядились в Москве, в версии «С», «скоростные», с дифференцированным бронированием. А ещё — СУ-152-1. Те, что пока с гаубицей вместо пушки. Позже и пушку МЛ-20 поставят, но машина уже будет носить обозначение СУ-152-2.
А вот в заводское конструкторское бюро Демьянов нос сунул. Ну, неравнодушен он к танкам. Особенно — к тем, которые он лично «продвигал» перед руководством страны. Всё нормально у конструкторов: идёт рабочий процесс. Соломоновича скоро переведут на другую работу, так что допекать его требованиями лучше заботиться о быте и питании рабочих (было такое, что во время войны из-за недоедания и недосыпания людей снизилось качество выпускаемых заводом танков) бесполезно. А вот председателю заводского профкома следует намекнуть, что Москва очень болезненно относится к условиям труда и отдыха тракторостроителей и танкостроителей. Вы, мол, ребята, не проколитесь, если что…
Пора бы уже привыкнуть к тому, что Игорь Васильевич Курчатов ещё не отпустил бороды (он её отпустит после сильнейшей простуды, уже во время войны), но в памяти Демьянова он отложился именно в образе бородача. Поэтому и нет у него ещё клички «Борода». А вот то, что он сообщил, очень насторожила заместителя руководителя ОПБ-100.
— Не пойму, для чего нужно было выпроваживать меня из Москвы на такой длительный срок. У меня же работы невпроворот.
— А вы разве не прямиком сюда? — удивился Николай.
— Как бы ни так! Сначала пришлось неделю лазить по лесам вокруг городка Саров, которые я и без того прекрасно знаю. Мол, удостоверьтесь, товарищ Курчатов, что место под свой закрытый исследовательский центр выбрали верно. А теперь ещё и в Кыштым ехать, который, как я и без того знаю, мне подходит отлично. В общем, складывается впечатление, что всё это выдумано ради того, чтобы сплавить меня на какое-то время из Москвы.
А ведь у Демьянов та же самая история! Нигде на тех объектах, которые он посетил, его присутствие абсолютно не нужно. Всё, что можно проконтролировать, спокойно сделали бы исполнители, рангом значительно ниже. Ну, за исключением посещения родственников. И если всё организовано только ради этой встречи, то на командировку можно было бы затратить вдвое меньше времени.
— Машину нам завтра в областном управлении НКВД предоставят, — «доложил» он физику. — Так что едем. А дальше уже будем запрашивать Москву, нет ли у руководства ещё каких заданий.
— Думаете, найдут? — нервно дёрнул подбородком Игорь Васильевич, и капитану госбезопасности осталось лишь с сомнением пожать плечами.
Это в конце первой четверти XXI века начало октября на Южном Урале — ещё пора золотой осени. В 1940-е — самая унылая пора, в которой уже не сыщешь никакого очарования очей. Голые деревья, серое небо, постоянно брызжущее мелким дождём. И грязь на дорогах, которые ещё очень нескоро закатают асфальтом. Особенно здесь, в лесостепной зоне Челябинской области. И лишь на конечном участке путешествия, между городками Касли и Кыштым, на горизонте появились горы. Серые, с шапками туч, цепляющихся за их вершины.
— Ничего нового, — объявил Курчатов. — Всё, как я и знал без этого: труднодоступная лесистая местность, очень удобный для охраны полуостров, огромное количество воды в нескольких озёрах и речке.
В нескольких озёрах, одно из которых просто гигантское по местным меркам, два десятка километров в длину и примерно вдвое меньше в ширину. Недалеко, через Кыштым, проходит железная дорога. Геологи говорят, что никаких подземных пустот на месте будущего ядерного центра не имеется, реакторы под землю не провалятся. Да откуда взяться этим пустотам в заполненной осадочными породами впадине, образовавшейся сотни миллионов лет назад после того, как европейская тектоническая плита наползла на азиатскую, образовав Уральские горы? Вон они, в паре десятков километров отсюда заканчиваются. А вдоль их восточного подножья на сотню километров с севера на юг тянется цепь озёр и болот, обозначая некогда гигантскую впадину.