— Сложно будет помочь вам, товарищ Демьянов, — признался этот светлоглазый русоволосый парень спортивного телосложения с печатью хронического недосыпа и усталости на лице. — Три четверти комсомольцев города на фронте, бо́льшая часть остальных работает на производстве. Причём, многие из них являются «двухсотниками», теми, кто выполняет двести и больше процентов плана. Но раз Центральный Комитет выдвинул такой призыв, а Совет народных комиссаров принял решение о развитии отрасли, то постараемся сделать всё, что возможно. Тем более, то, о чём вы рассказали, после нашей победы позволит Ленинграду стать ведущим центром электронной промышленности. Я верю в это!
«После нашей победы»… Господи, как она ещё далека! Особенно чувствуется это здесь, в осаждённом немцами Ленинграде, окраины которого иногда находятся меньше, чем в тридцати километрах от фронта. Даже к Москве в первых числах декабря немцы не смогли подойти на такое расстояние. И в безветренную погоду можно услышать гул отдалённый канонады, доносящийся с его стороны.
Да, в этой истории удалось избежать блокады Города Ленина. Да, в ходе серии зимних контрударов удалось отбросить гитлеровцев от Москвы и вообще вернуть немалую часть оккупированных территорий. Но в ходе этих ударов вымоталась и Красная Армия, вынужденная почти повсеместно перейти к обороне. За исключением, пожалуй, участка фронта в районе Барвенково, где советские войска продолжают расширять «Барвенковский выступ» на север и на юг.
Пожалуй, только оказавшись в прошлом, Демьянов понял «глупую», как считали его современники из XXI века, задумку Сталина с этим самым плохо подготовленным зимним контрнаступлением, приведшую к множеству жертв. Куда глупее было бы, отбив немцев только под Москвой, успокоиться и закрепиться на всех остальных направлениях, позволив фашистам пополнить войска живой силой и техникой, а весной получить куда более сильный удар, чем это было в 1942 году. Ценой этих потерь, этих жертв, удалось измотать и немцев. Измотать настолько, что у них хватило сил на удар на единственном, Сталинградском направлении. Да, страшный удар, который едва удалось отразить ценой неимоверных усилий, но единственный.
В этой истории войск, участвовавших в контрнаступлении, было задействовано больше, оружие у красноармейцев лучше, больше удалось сохранить и боевой техники. Так что немцы понесли в ходе этой череды контрударов более серьёзные потери. Но враг не сломлен, враг по-прежнему силён, и «ломать» его придётся весь начавшийся сорок второй год. И лишь потом — неизвестно, будет это единственный «Сталинград» или целая серия более мелких — начать неумолимое движение на запад, на Берлин, к той самой Нашей Победе, о которой говорит измотанный двадцатидевятилетний ленинградский комсомольский вожак Сева Иванов.
Фрагмент 10
19
Несмотря на то, что пошла вторая половина марта, в Москве дневная температура колеблется в пределах десяти-пятнадцати градусов. Минус, разумеется. Но это всё равно не «тридцатник» с лишним, как месяц назад. Снег, само собой, даже не начинал таять, хотя солнце светит совершенно по-весеннему, и с крыш свисают сосульки. А над всем этим льётся из всех репродукторов потрясающая музыка Седьмой симфонии Шостаковича, торжественная и жизнеутверждающая, доказывающая, что Советский Союз выжил после страшного удара во второй половине прошлого года. Так что основания для того, чтобы произнести фразу «самую страшную зиму, можно сказать, пережили, дальше будет легче», у Николая имелись. Он, естественно, не помнил из читанных им мемуаров, какими были другие военные зимы, но в его памяти чётко отпечаталось, что эта запомнилась всем как самая суровая. И самая тревожная.
Но и этой фразы хватило, чтобы тёща задала ему очень сложный вопрос.
— Коля, я давно заметила, что знаете слишком много о том, что нас ждёт. Про то, когда война начнётся, про то, что она продлится не один год, про то, что возникнут перебои с продуктами. Теперь, вот, уверены в том, что дальше будет легче. Это как-то связано с теми ночными отлучками к… Ну, вы помните тот случай, когда вас утром высадили из машины возле дома, тот новогодний подарок с фруктами и редким вином. А ещё мне неоднократно говорили, что мной интересуются сотрудники НКВД: соседей расспрашивают, коллег по работе.
— Извините, Анастасия Кирилловна, всей правды я вам сказать не могу. И если говорить кратко, то да, связаны. Но на данную тему нам с вами говорить не следует. Никогда. А ещё лучше — вовсе забыть о тех случаях и прочих замеченных вами странностях.
Честно говоря, с тёщей Демьянову повезло. Даже несмотря на те «гвозди», которые она «забивала» им с Кирой в первые месяцы после её приезда в Москву. В деле воспитания Валечки, оставшейся без матери, он без Анастасии Кирилловны не справился бы. Дочка, начинающая лепетать, даже время от времени путалась, называя её то «баба», то «мама», чем непременно вызывала слёзы у той. А в последние недели (а конкретно — после того, как Демьянов рассказал, что встреченная тёщей в штыки Роза уехала из Москвы петь во фронтовой концертной бригаде) и к другим женщинам, знакомым Николаю, стала относиться терпимее. Вплоть до того, что сразу же после его возвращения из Ленинграда сообщила: