Как он и предполагал, задержка была связана с тем, что Сталин знакомился не только с информацией от Демьянова и Воронцова, но и с докладами разведки, а также анализом складывающейся ситуации, сделанной Генеральным Штабом и командующими фронтами. Знакомился, обдумывал, анализировал сам, уточнял интересующие его конкретные данные. А перед тем, как принять окончательное решение, позвонил Демьянову и задал «контрольный вопрос».
— Вы уверены в том, что ничего не перепутали в своей информационной записке?
— Уверен, товарищ Сталин. Я не могу гарантировать того, что из-за изменившихся обстоятельств всё произойдёт именно так, как описано мной, но я уверен в том, что я точно описал всё мне известное.
— Это хорошо, что вы в этом уверены. Нам доложили, что вы рвётесь в командировку в Куйбышев, — вдруг сменил тему Вождь. — Мы рекомендуем вам отложить эту поездку.
— Но, товарищ Сталин, сложившаяся там ситуация требует моего немедленного вмешательства.
Пришлось рассказывать и про ночующих под чертёжными и лабораторными столами подростков, и про проблемы с выделением фондов на строительство общежития для них, и про идею снова обратиться к областной комсомольской организации.
— Проблемы действительно серьёзные. Но вы позволите нам попытаться решить их нашими силами? А вам, пока ваши… сложные отношения с товарищем Мехлисом, как раз находящимся в Куйбышеве, не нормализовались, мы всё-таки рекомендуем не ездить туда.
Так вот, значит, откуда на этот раз дует ветер!
Фрагмент 11
21
О том, как товарищ Сталин «решил своими силами» вопрос проживания будущих светил отечественной полупроводниковой электроники (а меньшего от них Демьянов и не собирался требовать), стало известно к концу апреля, когда сам он получил возможность прикрепить к парадной форме с погонами сразу две медали лауреата Сталинской премии. В этой истории Иосиф Виссарионович опять опередил сроки, введя данный отличительный знак награды. А майор госбезопасности Демьянов Николай Николаевич во второй раз удостоился чести стать лауреатом первой степени вместе с Олегом Владимировичем Лосевым «за разработку новых видов радиоэлектронных приборов». Первую степень получили и Наталья Геннадиевна Юрьева «за выдающийся вклад в развитие органической химии», и Павел Воронцов (вместе со Швецовым) «за разработку нового авиационного двигателя» (М-82). А вот Таубина с Бабуриным «обидели», дав «за разработку новых образцов автоматических артиллерийских орудий» (зенитный вариант МП-6 и АГ-ТБ) лишь вторую степень премии.
Но вернёмся к делам куйбышевским.
Через Лосева, регулярно мотающегося между своим НИИ (статус и полагающиеся при этом права с обязанностями всё-таки его «хозяйству» присвоили, и теперь Олег ещё и осваивал административные функции) и серийным заводом, Николай узнал о том, что строительство лабораторного корпуса завода, здания «техникума ФЗО» и молодёжного общежития при нём объявлены областной ударной комсомольской стройкой. А решение об их строительстве, принятое Совнаркомом, сразу же сняло все вопросы с выделением фондов. Пока же занятия шли в режиме вечерней школы в здании близлежащей городской школы. Причём, преподавателями по «спецдисциплинам» выступали парни и девчата, лишь немногим более старшие, чем студенты. Те самые, которые начинали экспериментировать с заводским браком в первой лаборатории.
Размеры премии в 1942 году существенно выросли. Первая степень теперь «стоила» 150 тысяч рублей, а вторая — 100 тысяч. Так что из доставшихся им с Олегом 75 тысяч каждому по 70 тысяч пошли в Фонд обороны. Оставшиеся деньги они потратили на родных: Лосев отдал матери, а Николай разделил между дочерью и сыном.
То, что у зятя появилась женщина, от опытного взгляда Анастасии Кирилловны не могло ускользнуть, но она делала вид, что ничего не происходит. Да и сам Демьянов старался, чтобы его, прямо скажем, нечастые (у службы много времени не урвёшь) посещения Галины не шли в ущерб общению с дочкой. Не остались эти визиты и без внимания «органов», продолжавших опекать носителя сверхважных государственных секретов. Придя к ней в один из вечеров (с таки расчётом, чтобы успеть после всего вернуться домой до начала комендантского часа), он, как и когда-то в квартире на Ордынке, обнаружил висящий в коридоре телефонный аппарат. А Толик Румянцев, отвечающий за безопасность Группы Уполномоченных ГКО, которому Николай попытался назвать номер, куда иногда можно звонить, если его нет ни на службе, ни дома, лишь отмахнулся: и без тебя, мол, знаю.
Наличие на груди любовника сразу двух медалей с профилем Сталина и лавровой ветвью просто поразило Галю. Премия вручалась всего второй год, и стать её лауреатом было даже сложнее, чем Героем Советского Союза.
— Мне почему-то сразу показалось, что ты не просто куратор новых образцов боевой техники, как ты представился нам со Львом тогда в Харькове.
— Когда кажется, следует креститься, — засмеявшись, чмокнул он в нос женщину, и чтобы перевести разговор на другую тему, потребовал. — Где тот тупой нож, на который ты жаловалась?
Шырыкал напильником по лезвию и посмеивался, насколько совпадает ситуация, описанная в песне его земляка Олега Митяева, больше, правда, известной по клипу Михаила Шуфутинского. Разумеется, в его прежней жизни известной.
Снова гость к моей соседке.
Дочка спит, торшер горит.
Радость на лице.
По стеклу скребутся ветки,
В рюмочки коньяк налит:
Со свиданьицем.
Вроде бы откуда
Новая посуда?
Но соседка этим гостем дорожит:
То поправит скатерть,
То вздохнёт некстати,
То смутится, что не острые ножи.
Он — мужчина разведённый,
И она разведена.
Что тут говорить…
Правит нами век казённый,
И не их это вина:
Некого винить.
Тот был — первый — гордым,
Правильным был, твёрдым.
Ну, да бог ему судья, да был бы жив.
Сквер листву меняет,
Дочка подрастает…
И пустяк, что не наточены ножи.
Пахнет наволочка снегом,
Где-то капает вода,
Плащ в углу висит.
На Москву упало небо
И зелёная звезда
Позднего такси.
Далеко до Сходни,
Не уйти сегодня.
Он бы мог совсем остаться да и жить.
Всё не так досадно,
Может, жили б складно…
Ах, дались мне эти чёртовы ножи!
Ах, как спится утром зимним!
На ветру фонарь скулит —
Жёлтая дыра.
Фонарю приснились ливни,
Вот теперь он и не спит,
Все скрипит:
Пора, пора, пора…
Свет сольётся в щёлку,
Дверь тихонько щёлкнет,
Лифт послушно отсчитает этажи…
Снег под утро ляжет,
И не плохо даже
То, что в доме не наточены ножи.
Отличий совсем немного: не разведены они с Галиной, а вдовцы. Дочка спит не здесь, а в квартире на Маросейке, тут же на памятном диване засыпает в одиночестве (чтобы его не отвлекали перешёптывания взрослых) Николай Львович Финберг. Зелёную звезду позднего такси сейчас в Москве не сыскать ни ночью, ни даже днём, а бежать Демьянову по ночному городу вовсе не до Сходни, намного ближе.
Так увлёкся вспоминанием текста песни, что даже начал негромко напевать. Красивая же песня! Да вот только никому не позволят включить её в концертный репертуар: по нынешним нравам — аморальщина непотребная, наносящая колоссальный вред пропаганде семьи — ячейки общества. Совсем не такие песни нужны советскому человеку во время страшной войны. То, что сейчас поют во фронтовой концертной бригаде ребята Аркаши Шварца, нужны.
Кстати… А ведь Клава, которую он перетащил в Москву ради того, чтобы «ввести в оборот» песни из будущего, должна уже родить. Или дохаживать последние денёчки беременности.
— Он бы мог совсем остаться да и жить…
Николай и не заметил за размышлениями, как Галя, проверявшая, уснул ли ребёнок, когда он выбирал между напильником и куском наждака, заведёнными кем-то из соседей, вернулась и встала в проёме кухонной двери.