Юлия опомнилась и проявила свой жесткий характер, рявкнув на Вершинина так, что тот огорченно и изумленно отстранился от нее:
– У тебя не было шансов тогда и нисколечко не будет сейчас… Даже после всего этого. Негодяй, если ты думаешь купить меня этим ужином, вниманием и усидчивостью, то напрасно стараешься, – чуть ли не кричала она. – Я не такая, как все твои шлюхи, которые верили тебе, обожали тебя, думая, что ты относишься к ним так же. А ты просто ими пользовался, забавлялся! Тебе сосали за деньги… и тебе это нравилось! Ты упивался своей исключительностью… Так жить нельзя, Леша! Иди на рекорд, но меня не впутывай и оставь в покое. Я не такая… и никогда под тебя не лягу, что бы ты сейчас не делал! У тебя еще хватило наглости попросить у меня помощи, а я купилась… дура! А мне другое нужно…
– Что тебе нужно, Юля, чтобы ты была со мной? Скажи, и ты это получишь!
– Боюсь, – молвила она, – ты неспособен дать мне желаемого.
– Чего ты хочешь?!
– Любви я хочу! – ответила она. – Мне любовь нужна, Леша! – он оцепенел от такого ответа. – Настоящая, вечная, чистая, а не продажная. Та любовь, которая в сердце, а не в других органах… Тебе не понять всей прелести любви… Я Витю люблю и всегда буду любить. И он тоже меня любит.
Леша никогда ранее такого не испытывал – Юлины слова разрушали его мир. Паренька будто беспощадно резали ножом, а он печально стоял и отдавался воле судьбы. Вершинину стало больно там, где раньше у него никогда не болело. Он сознательно причинял эту боль другим, а теперь почувствовал ее сам. Он усомнился в себе, размяк – так жалобно он еще никогда не говорил (неясно, что за уныние напало на него):
– Нет, ты ошибаешься! Я не бессердечный… и не грубый – я умею чувствовать, умею любить! Юля, не плюй мне душу, не разбивай мне сердце. Вот же оно – бьется так сильно, – Вершинин упал на колени и подполз к Кудрявцевой, схватил ее ладонь своими холодными, словно лед, руками и приставил к своей груди. – Чувствуешь? Бьется!
Юля молчала.
– Это не он тебя любит, а я люблю тебя! Неужели ты слепа и не видишь этого?! Я хочу быть с тобой. Останься со мной.
– Нет, Леша, оставь это, – тихо говорила Юля, пытаясь отодрать свою ладонь от груди Вершинина. Ее ручку он готов был целовать вечно – Алексей не был готов к тому, что их объяснение может кончиться отказом Юли. Она продолжила твердить непонимающему Леше, который буквально ослеп и спятил от ее присутствия. – Твоя исповедь и признания меня поражают, но… никогда и ни за что я не стану тебе верить. Не изменишься ты… и не захочешь измениться. И в итоге останешься один. Как же ты не поймешь?! Отпусти!
– Зачем ты так говоришь, зачем ранишь меня? – чуть ли не плакал Вершинин, валяясь в ногах у отличницы.
– Я больше верю поступкам, а не словам. Пойми, я никогда не буду с тобой. Ты сам себя ранишь, сам над собой издеваешься, думая, что делаешь себе приятно. Ты сам убил себя… уже очень-очень давно… Прости… Я вижу все по твоим глазам, – Юля наклонилась к Лехе, излагая ему колющую глаза правду, после которой она надеялась на его прозрение. – К чему весь этот спектакль? Ты никогда не станешь искренним. Тебе только секс и нужен – о любви и речи нет! – Вершинин сидел на полу перед ней. Юлия молвила. – Как же ты можешь любить меня, как же ты можешь говорить и думать так, если сейчас обманул меня… заманил сюда наглым враньем? Ты уже не ведаешь, что творишь. Зря старался, зря потратился. Я ухожу, – бросила она, отстранившись от Алекса.
– Нет, стой! – будто проснулся Вершинин, поднимаясь с пола. – Не уходи, я прошу тебя. Дай еще полюбоваться тобой, если, как ты говоришь, внутри я уже мертв, то… я убью себя по-настоящему, если ты уйдешь. Ты готова вершить суд надо мной? Он останется на твоей совести.
Юлия Кудрявцева и здесь не поверила ни единому слову Лехи, который даже демонстративно разорвал на себе рубашку и долго метался по залу, разыскивая, что вонзить себе в грудь.
Леше вдруг подумалось (он начал отходить от этого чувственного помутнения, возвратившись с небес на землю): «А зачем я должен убивать себя?! – твердил внутренний голос Вершинина. – Это ее нужно убить… Как она смеет идти тебе наперекор?! Плохая девчонка!» С этого момента в комнате был не расклеившийся и жалкий, а самый настоящий Алексей Вершинин, словно и не было этого приступа слабости. Чувственность и волнение в разговоре он переменил на повседневную злость, гнев и обиду, желая мстить за такое обращение с собой.