Доктор, попав под раздачу, очень удивился, можно сказать, даже испугался такой реакции Вершинина, но решил не провоцировать его на дальнейшие действия, отдаленно напоминающие действия невменяемого:
– На них напали… и избили, – воскликнул доктор, решив все же ответить на Лешин вопрос, – причем очень жестоко. Группа либо пьянчуг, либо шпаны, наркоманов – случайно, видимо, наткнулись на них, – с каждым его словом Лешин пыл потихоньку угасал, превращаясь во все то же унылое сожаление. – Странно, почему они вообще на улице в такое время оказались? – задался вопросом врач – ему тоже нелегко было рассказывать об этом происшествии, к тому же это не его дело. – Случайные прохожие наткнулись на эту бойню, вернее, на то, что от нее осталось – тут же полицию и скорую вызвали. Привезли к нам, а мы все, что смогли, сделали. Еле откачали – еще немножко бы и пришел бы конец и мальчику, и мамке его. Чудо, что они выжили после таких ран, переломов, сотрясений, травм, кровоизлияний. А у Тихомирова к тому же глубокое колотое ранение на животе. С таким солидным списком жить вообще не полагается… теоретически. Это нелегко – каждый день видеть такое, пропускать через себя, – говорил доктор, усевшись на лавку рядом и устало опустив глаза. – Просто в голове не укладывается. Надеюсь, этих ублюдков разыщут, – он помолчал и спросил Лешу. – Ну, а сейчас-то ты доволен?
Алексей отошел от сидящего доктора и отвернулся. Он горько заплакал, узнав все подробности. А ведь в его силах было предотвратить это… Вина терзала парня – ему никогда не было так противно и тошно от самого себя, никогда не было так тоскливо на душе. Он с удовольствием согласился бы пережить всю эту кару вместо Димы, но сейчас необходимо было признаться во всем этом, всеми способами заслужить если не прощения, то понимания, а не думать о том, чего уже нельзя изменить. Вспоминать и трепаться может каждый, а вот что-то сделать или же признать свою вину – в сотню раз сложнее.
Вершинин решился зайти в палату к Тихомирову, возненавидев до глубины души тех извергов, у которых поднялась рука сотворить такое. А ведь иногда Вершинин и сам был таким.
Его терзания прервались голосом доктора, который пристально разглядывал Лешу:
– Ты, должно быть, родственник?
Вершинин вытер слезы, но блеск в глазах остался. Леха не плакал по-настоящему уже очень давно, успев позабыть, что это такое. Он ответил врачу:
– Да, – уверенно произнес он, готовясь к встрече с судьбой, к столкновению с настоящей, а не воображаемой жестокостью жизни, которая, несмотря на сопротивление, нещадно, как каток, наклоняет и медленно ломает Вершинина, возникшего на ее пути. – Я его… брат.
Доктор не поверил серьезности сказанного:
– Сводный?
Вершинин же, поняв, что для него на самом деле значит Дима Тихомиров и как тяжело ему терять друга, разубедил врача:
– Нет. Самый близкий… родной. Один я у него, – сказал Леха.
Врач подумал и внезапно ответил:
– Можешь зайти к нему, парень, – согласился он. – Только на пять минут и без фокусов, ведь человек такое пережил… Сам потом откачивать его будешь.
Вершинин вновь посмотрел в сторону Диминой палаты. С каждой секундой страх заходить туда усиливался, но Алекс встал у двери, поблагодарив доктора за потраченное время. Доктор молча кивнул ему и, поднявшись со скамейки, отправился по коридору вглубь здания, подав Вершинину знак, что время его визита пошло, и пригрозив пальцем.
Алексей боялся. Ему хотелось убежать и что-нибудь сотворить – душевную боль по-другому никак нельзя было унять. Он выдохнул, приоткрыл дверь и вошел в палату.
В подобных палатах Вершинину еще не приходилось бывать: она была просторная, внутри было прохладно, освещалась она частично дневным светом из широкого окна и холодным светом ярких и длинных ламп на потолке. Мебель в стерильной палате, покрытой кафелем от пола до потолка, почти отсутствовала. Только медицинские приборы. В углу палаты стояла каталка, рядом с ней на полочках небольшого шкафчика стояло множество бутылок, банок, склянок, каких-то кастрюль, коробочек и прочих медицинских принадлежностей вплоть до одноразовых перчаток, ваты, игл, шприцов и зажимов – на любой случай жизни. Страшно подумать, что при наличии такой техники и опытного персонала здесь не всегда получается спасти кому-то жизнь. На волоске висела жизнь и у Димы Тихомирова.