– Хорошо, – повторил тот. – Как же я мог забыть о ней?
– Вы должны жить и радоваться жизни, – сказал Леша, – ты и твоя мама. У тебя ведь только жизнь начинается. Все у вас будет замечательно, и не нужно, чтобы эта жизнь прерывалась, – твердил Вершинин, – надо только потерпеть. Все пройдет, а ты останешься… еще всех нас переживешь. Только держись, брат! Не дай себе умереть, – Алексей Вершинин помолчал и выдал. – Это мне не надо жить…
– Мне лестно, что ты стараешься успокоить и подбодрить меня, но давай посмотрим правде в глаза. Мне тошно об этом говорить… и признавать это, но я больше не могу молчать, – было видно, что Диме неохота говорить столь тяжелые вещи, но другого выбора не было. Его дыхание то и дело перехватывало, ему было некомфортно. – Послушай меня, Леша… Ведь это может быть последним моим шансом все тебе рассказать…
– Нет, что ты! Ни в коем случае! Говори, я тебя слушаю.
Но Тихомиров будто не заметил этой реплики Вершинина и продолжал говорить:
– Правда. От нее только боль одна, но лучше же узнать ее вовремя, осмыслить и пережить боль, обиду и разочарование, нежели всегда жить в мире лжи…
Леше все страшнее и страшнее было слушать Тихомирова, ведь предыдущие слова друга не принесли Вершинину облегчения. Алексей сварганил свою фирменную гримасу недоумения, прищурив один глаз и сведя брови, и задал вопрос, словно он ничего не понимает, хотя все Вершинин знал и где-то глубоко внутри полностью одобрял Димины слова, правда, очень боялся в этом признаться:
– О чем ты говоришь, Дима? – сказал он и вновь не был услышан.
Дима, закончив свою мысль, вновь тем же пробирающим до костей взглядом посмотрел на Лешу.
– …И всегда больнее, когда врут, предают или бросают. Тем более если это делает твой лучший друг…
Тут Леша проглотил язык, его шея непроизвольно вытянулась, он выпрямил спину, сердце вновь застучало с бешеной силой, в горле застрял неведомый ком.
– Знаешь, – начал Тихомиров, – я всегда старался тебе помогать, вытаскивать, поддерживать… Хотел заставить тебя понять: все, что ты делаешь, как ты живешь – это все неправильно. Ты лишь посмеивался над этим и ничего не воспринимал всерьез, ибо тебе нравилось, когда о тебе пекутся, как о родном. Помню, что ты мне говорил, когда я вновь и вновь возвращался к этой теме: ты лыбился и утверждал, что это всего лишь нормальное поведение парня в самом расцвете сил, когда себе ни в чем не надо отказывать, пробовать все, что доступно, а твои чуть ли не ежедневные гулянки – это ничего плохого, по твоим словам, они не могут принести вреда, – вспоминал Дима. – Теперь ты видишь, как ты ошибался…
Внезапно воцарилась тишина, а за ней последовало следующее:
– Я всегда был рядом с тобой. А как только я попросил тебя об одолжении, ты решил наплевать на меня…
Вершинину нечего было противопоставить. Он попытался хоть как-то выкрутиться, только усугубляя положение:
– Нет, – тихо произнес Алексей, боясь смотреть в глаза лежащему. – Дим, не преувеличивай. Бля, да там не так все было!
Только на это у Вершинина и хватило фантазии. Алексей хотел было все объяснить, но вскоре это желание исчезло само собой. Посудите сами: не скажешь же Диме, что его лучший друг не приехал из-за того, что в клубе перепил и шмякнулся в обморок… и далее по списку.
– Будь добр, не перебивай меня, – тут Дима замолчал, чтобы отдышаться, и закрыл глаза, уставшие от света. Внезапно он испытал сильнейшую боль, которая даже не позволяла ему вздохнуть, но он сдюжил и ее. – Неужели… неужели так сложно было нас подвести? Делов-то на полчаса, но ты не смог сделать для меня и этого. Ты забил. А сколько же всего я сделал для тебя… А я ведь верил тебе до последнего… благодарил тебя за то, что ты тогда не отвернулся от меня и протянул руку дружбы, которая была для меня наилучшим подарком, лучом света в темном царстве… Я надеялся на тебя, боготворил тебя, молился за тебя, а ты… ты меня кинул в самый важный момент, как собаку паршивую… и бросил меня гибнуть в подворотне… Когда я лежал на той холодной земле и истекал кровью, мне в голову пришла мысль: тот ли ты человек, который мне нужен? Или ты, Вершинин, один из множества тех самых подлецов и эгоистов, отравляющих всем жизнь, думающих, что они лучше всех, выше всех, не понимая, что первый и лучший должен быть равным? Хм, теперь я точно запутался… Я ничего не имею против тебя, Леша. Но почему-то чувствую боль – ту самую, которую не излечить лекарствами (ту же самую боль, которую чувствовал Вершинин, когда узнал, что случилось с другом). Но одно я знаю точно – все было зря, – всхлипывая, твердил Тихомиров. – Я легкомысленно стал жертвой своей же фантазии и был бессилен перед фактами, думая, что ты именно тот человек, которого я всегда искал: искренний, добрый и понимающий… Я в тебе ошибся, Леша… Хотел помочь, помочь понять все, что с тобой творилось, а ты лишь отворачивался… Наверно, я и отличался от всех тем, что видел в тебе совершенно другого человека, что жил и мыслил не так, как все, и в помине не было всего того, что про меня напридумывали некоторые: что-то там про психушку или вроде того. Мы с тобой дружили. Я видел в тебе настоящего человека, достойного друга, который был мне жизненно необходим, чтобы я наконец забыл о тех невзгодах, которые пережил, но мне пришлось спасать тебя. К моему огорчению, как бы я ни старался, у меня не получалось, поэтому я поставил цель открыть тебе глаза на твою жизнь. И вот, чего я добился. Я чудовищно ошибся… и поплатился за это! Не мог я тогда и не могу сейчас спокойно смотреть, как ты погружаешься во мрак, как портишь себя, как меняешься в отрицательную сторону. Ты думал, что все это круто, но я не устану повторять, что это не так! Темнота, боль, разочарование и душевное растление ожидают всех, кто прикоснется к этому миру, кому он понравится, кого он завлечет… и погубит – все это умело прикрыто деньгами, властью, роскошью, беззаботностью, вседозволенностью, всевозможными утехами и похотью – теперь это глубоко засело в тебе. Не так просто избавиться от такой заразы. Все эти клубы, выпивка, девочки, наркотики, уличные гонки… что еще там… беспорядочные половые связи… Как же это все погано, – качал головой Дима. – Вот и считай, что на это дерьмо ты и променял нашу дружбу. И именно из-за твоих развлечений я и пострадал… и наверняка не только я! Я так понял, ты предпочел не отвлекаться от своих неотложных дел в этом адском клубе, которому уже давно пора сгореть. Ты предпочел выпить и расслабиться… Все это рано или поздно причинит тебе боль – будет противно и омерзительно, пока такой образ жизни не убьет тебя и твою душу, – если до этого не дойдет, то ты будешь долго мучиться, ибо влечение и тоска по прежним временам исчезнет: все займет одна лишь мысль о моей кончине… которая целиком и полностью твоя вина! Что ты там делал? Танцевал, бухал, сосался с кем-то? Вот и заплатил ты вдвойне – чужой кровью… моей кровью. И здесь я спас тебя, но бумеранг уже полетел, Леша… его не остановить. Наверняка он скоро настигнет тебя. Подумай хорошенько – пора уже опомниться и отказаться от всего этого, пока еще не поздно. Ибо каждое твое действие в этой жизни было проникнуто цинизмом – нельзя ведь жить только ради себя. Сделал ли ты когда-нибудь что-то хорошее и полезное для других? Ты умудрился только вредить, не обращать ни на кого внимания, думать только о себе любимом. Этот эгоизм иногда выходил за рамки и приобретал ужасающие формы – это удручало меня, поэтому я, пожалуй, не буду перечислять, как ты смел изощряться и как я закрывал на это глаза, успокаивая себя. И вот я исполнил свой долг – я жертвую своей жизнью ради тебя… дабы ты понял, что с тобой творится… и успел это предотвратить. Скорее всего, тебе непонятно, что со мной произошло на самом деле и почему я это сейчас говорю… Я умираю, чтобы ты обрел новую жизнь… если ты уважаешь меня… Я всегда думал, что ты исправишься.