– Но такой я есть, – раскинул он руки. – Меня не исправишь.
– Все можно исправить, Леша. Трудно это сделать, когда ты одинок и когда уверен, что ты особенный. К этому ты пришел сам. Я пытался что-то сделать, но, видимо, мне не суждено помочь. Я ошибся в тебе, поэтому придется тебе остаться с этим один на один, Леша. Раньше у тебя был шанс, был выбор, а теперь выхода нет – это вполне предсказуемо, и когда-нибудь плоды такой жизни, Леша, тебе придется пожинать. Я лишь хочу предупредить тебя. Желаю тебе добра, но вижу в тебе зло… и ты сам это осознаешь, но отказываешься это признать как самому себе, так и публично. Нужно признаться и покаяться… Ты для доброго не оставил места, ибо отвык от него. Твое падение перешло в заключительную стадию. Прости, но это правда… А то, что случилось, – речь давалась Тихомирову все труднее и труднее, – в общем… друзья так не поступают! Ты выбрал легкий путь, и с него уже невозможно свернуть, а ведет он в пропасть. Сам воюй со своими недостатками – ты их называешь конкурентными преимуществами. Я же не хочу страдать из-за этого…
Дмитрий Тихомиров имел в виду, что страдает (его страдание было многолико, но он хотел заострить внимание только на одном) оттого, что он не в силах как-то повлиять на Лешу Вершинина, исправить его. Неспособен он спасти друга от прикипевшей к тому расточительной жизни ловеласа, франта и мажора, которая просто так не уйдет и рано или поздно начнет причинять ему боль, муки и страдания вместо прежнего удовольствия и ощущения радости, отравляя его жизнь. Но сам Вершинин так ко всему этому привык, что был не в силах отказаться от этого, ибо он этим дышал, он этим жил.