Вершинина тошнило от прошлого и бесило настоящее, но сейчас представлялся отличный шанс покончить со всем этим: однозначно, прошлая жизнь Вершинина откровенно сопротивляется, мешает ему стать другим (об этом и говорил Дима). Уже давно пришло время разобраться в себе и сдать эту ненужную и вредную папку в архив.
Трофим не затыкался:
– Пришло время наконец поставить точку в этом деле! Ты и нам поможешь, и должок закроешь, чтобы уже не возвращаться к нему никогда, и заработаешь мою благодарность, а она, как ты знаешь, дорого стоит – целую жизнь человеческую! – провозгласил он. – Есть тут одно маленькое дельце, в котором ты и твоя покоцанная тачка будут нам чересчур полезны. Тряхнем же стариной, Лешка! – о какой старине говорил Трофим, Леша так и не догнал.
Вершинин молчал, все еще раздумывая, вырваться из лап Трофима или подчиниться.
– Эх ты, сучонок! – говорил ему Трофим. – Вижу, что не хочешь, вижу, что противно тебе – зло на нас держишь, – Леха сложил руки на груди, а его собеседник попутно раздумывал, что после всего сделать с Вершининым: уж очень ему не нравилась его рожа. – Все-таки ты еще тот гад, Вершинин. Вот скажи честно: ты же не откажешь мне, своему старому другу? Мы ведь помогали тебе, отмазывали, вытаскивали тебя. Теперь твой черед – ты же не хочешь скоропостижно умереть, так и не достигнув самого дна своего мнимого богатства, – Леше становилось не по себе – за яйца его схватили основательно. – Давай вспомним… давай вспомним вместе! Помнишь того ревнивого мальчика? Между прочим, такой же мажор, как и ты, правда, папаша у него чиновник, а мама – папашина потаскуха с его работы. Ты вспомни, как умудрился в тот раз по пьянке натянуть девку этого пацана – он был так зол, что решил устроить тебе хорошую трепку, но ты оказался догадливым. По твоему звонку мы вычислили его и устроили ему ад с помощью раскаленной докрасна арматурины – он и слова ляпнуть сейчас боится, а его папика, которому тот сразу же доложил, как над ним поиздевались, мы… в общем, прикрыли навсегда его лавочку. А женушка его молоденькая плакала недолго – через три недели другого себе нашла, посолиднее и побогаче. Вспоминаешь, да?! А ведь это далеко не конец! А тех двух бугаев из «Мерса» помнишь?! Бля-я-я, они считали себя еще теми умниками: просекли, что ты у нас еще тот денежный мешок, подкараулили тебя около клубешника – естественно, пьяного в стельку – избили на глазах у одной из твоих шлюх и невменяемого пьяного друга твоего… как же его… Витек, кажется… Он еще тот кабан, защитил бы тебя, если бы не блевал в кустах неподалеку. А эти двое были очень довольны собой, ведь приложили тебя, нажились тысяч на 40 и золотишко, которое ты любил при себе таскать, прихватили. Кто это все вернул?! Мы вернули! Не ты, а мы! Ты тогда с больной головой и разукрашенным ебалом в постели чуть ли не неделю валялся, а мы работали за тебя, восстанавливали твое имя, хотя на что оно нам сдалось? Наказали мы этих мужиков! Как?! А сейчас я расскажу…
Вершинин отворачивался от Трофима, с отвращением отвечая ему, понимая, что отделаться от него – затея невозможная, ведь отказаться означало обречь себя на неминуемую и мучительную смерть от изощренных наемников. Оборачиваться на улицах, не спать из-за страха, свихнуться от ожидания расправы – этого Вершинину не хотелось, как и страдать от глупого отказа в помощи.
Он брезгливо ответил Трофиму на его желание рассказать, что тот сотворил с двумя мужиками, напавшими на Алешу однажды ночью:
– Я не просил вас убивать их, – сказал Вершинин и вновь пожалел, что у него хватило смелости связаться с Трофимом тогда.
Трофим не унимался:
– А что же с ними стало? Ах, да! – вспомнил, на чем остановился, Трофим. – Я взорвал этих мужиков в их же гребаной тачке! – засмеялся он. – Но не из-за тебя… ты не бойся. Ведь они думали, что почти так же можно обойтись и со мной. Вот и пожалели, придурки! Я наказал их за все. Ты бы видел, какой шикарный это был взрыв – бомбануло грандиозно в ту темную-претемную ночь! – будто ностальгировал Трофим, но вскоре опомнился, вернувшись на площадь около городской больницы. – Так что ты там собираешься ответить на наше предложение? Да или нет? – было видно, что он спрашивает в последний раз.