– Винт, крокодил, спайс, травка, гашиш, пластилин, инголянты – все это здесь, – продолжал Тимоха.
«Спасибо, конечно, Вите. Нехорошо я с ним – из такого дерьма меня вытащил. Не каждому по силам отказаться от этого. Как же у меня получилось?» – мысленно задавался вопросом Леша, глядя на наркоманов в зловонной и облезлой комнате с заколоченным окном.
От этой беды никто не застрахован: любой человек, особенно молодой и глупый, ничего не сознающий, попав в такой вот круг общения, подсев на иглу или на что-либо другое (вариантов много), начинает постепенно скатываться. Золотая молодежь начинает с дорогих наркотиков. Постепенно человек вынужден искать более сильные наркотики. Он начинает деградировать и со временем может попасть в такие вот притоны, которые могут стать братской могилой. Любой индивид из любого слоя общества может попасть под влияние этой разрушительной среды, в лапы таких злодеев, как Трофим и Тимоха.
Вершинин продолжал с ужасом рассматривать комнату: обстановочка была мрачноватая и пугающая, особенно для здорового и полноценно живущего человека. А ведь тут не только употребляли, но и производили, хранили. Погреб, на который ранее совершенно случайно бросил взгляд Лешка, был просто напичкан ингредиентами для производства зелья. Всюду валялись косяки, коробочки из-под таблеток, разодранные пакетики с остатками смертельного белого порошка, под ногами хрустели стеклышки и одноразовые пластиковые шприцы.
А этот нестерпимый запах, от которого закладывало нос и слезились глаза, заполонил все вокруг. Резкий, неприятный, химический. Говорят, от таких запахов дебилом становишься. Встречное влажное дыхание этого прогнившего дома тоже стойко обосновалось – хуже, чем запах хлорки в больнице.
Стены без обоев, разрисованные и измазанные, обожжены в некоторых местах. Простейшая отделка напрочь отсутствовала: все медленно гнило, рушилось, ломалось, приходило в негодность. Чтобы вернуть этому месту прежний вид (притон одновременно становился и кладбищем, и приютом, и свалкой, и полигоном, который в любой момент мог взлететь на воздух), нужно было потратить целое состояние, а чтобы это место потеряло свой нынешний дух и прекратило привлекать к себе особо опасных членов общества, его проще было снести или сжечь, что давно хотели и местные жители, и волонтеры, и правозащитники, и борцы за здоровье нации. А тем временем место «процветало».
В комнате напротив было тесно и сыро как в густом лесу. Около окна на крюки, привинченные к облезлому потолку, был подвешен большой полог, сырой и вонючий. Сквозняк загадочно колыхал его, пронося через весь дом запах клопов и немытых постояльцев. В тесной комнатке сейчас ютились человек 15-20, если не больше. Для того чтобы войти в эту ядовитую муть, надо было сделать над собой огромное усилие, оторвать ногу от скрипучего и липкого пола и ступить вперед. Народ в комнате представлялся Леше хаотично разбросанными трупами. Мутные взгляды людей, прислонившихся к стенам или лежащих на полу и матрасах, то и дело бегали по Вершинину, выглядевшему как свежая банка йогурта, которую поставили в холодильник, где уже давно все протухло.
Тимофей продолжал мучить Леху и держать его голову так, что тот, не отрываясь, смотрел на антураж комнаты. На полу почти вплотную к нескольким разваленным тахтам, каркасу сетчатой кровати и единственному покосившемуся креслу были расстелены грязные провонявшие матрасы, на которых места свободного не осталось от следов, оставленных продуктами жизнедеятельности человека. Матрасы предназначались для тех, кто не успел занять хоть какую-нибудь мебель. Кто не успел занять матрасы – располагались прямо на полу. Кому-то и таких лежачих (это сугубо по состоянию) мест не доставалось – такие сидели в углах и в проходах, прилипнув к холодным стенам.
Движняк на этой свалке еще тот, но не сейчас – в это время желающих маловато: никто не желал светиться здесь днем. Здесь те, кто ждал своего часа, своей дозы, или те, кто не смог со вчерашнего унести отсюда ноги. Весь аншлаг ночью – все прибегают: и нарики, и Трофимовские, и алкашня, и местная шпана. Тут с крутыми и дорогими клиентами работать не привыкли, поэтому все как в нецивилизованных джунглях.
Леха пристально разглядывал обитателей притона. Бледные опухшие мужчины сидят на диване, словно грибы, выросшие на пеньке в чаще. В единственном кресле разлеглась полуголая разбухшая девица, лениво смотрящая в стенку. На сетчатой кровати, повернувшись к пологу, лежали, словно в узел завязались, совсем еще молодые парни и девочки, худые и израненные, – Вершинин недолго рассматривал их спины. С остальными был полнейший беспорядок. Все сидели и валялись: кто схватившись за плечи, кто – за руки или голову, кто спал, кто уже очнулся и боязливо сидел, обняв ноги исколотыми руками, а кто-то свернулся калачиком и лежал, вздрагивая и ворочаясь, будто змеи, а кто-то и вовсе уткнулся в угол, закрыв лицо грязными ладонями. Слышались стоны, невнятные разговоры в бреду. Почти не наблюдалось движения в этом месиве: редко кто шелохнется, кашлянет, сплюнет или еще чего. В комнатушке дурман, хоть падай, обстановка дикая, словно в загоне у домашнего скота. А чуть что заболит или кому-то чего не достанется, шум поднимется еще тот – вплоть до драк, поножовщины и убийств.