– Значит, знаешь Диму?! – спокойно начал Зотов.
Глаза Вершинина округлились пуще обычного.
– Ты тоже его знаешь?
– Сегодня ты мне напомнил о нем, – произнес Зотов. – В детдоме вместе были – фамилия у него только другая была, Астафьев. Странно, конечно… Дима Тихомиров… да еще и твой друг. Он, кажется, всегда был тихим и закрытым, весьма и весьма избирательным парнишкой. Потому мне и непонятно, как он вдруг оказался твоим лучшим другом, за которого такой козел и эгоист, как ты, решился в лоскуты разорвать главаря такой огромной преступной сети, как наша.
Все издевки в свой адрес Леха пропустил мимо ушей.
– Люди, Никита, меняются, и он тоже изменился… в лучшую сторону. Он изменил и мою жизнь, заставив многое осмыслить, на многое взглянуть с другой стороны… а теперь я его потерял… из-за Трофима, – злобно проговорил Алексей.
– Напрашиваешься на мое сожаление? Не дождешься, – отрезал Зотов, хотя так не думал.
– Нет, – ответил Вершинин, – я думаю, что ты уже сожалеешь… Знаешь, Дима вселил в меня надежду, что я не такой уж никчемный и конченый человек, хотя при всей безвыходности моего положения еще тогда, задолго до сегодняшнего дня, я понял его слова только сейчас. Раньше мне было тупо по барабану. Тихомиров видел во мне все недостатки, а я не замечал их, считал все глупостью и забавами – они-то меня и довели… Митя всегда хотел вытащить меня, уберечь от клубов, пьянок, наркоты, но я не прислушался к нему, а теперь… ты и сам видишь, к чему все это привело. Какой же это был правильный, проницательный и неутомимый человек – надеюсь, он выкарабкается… Я буду верить, что он будет жить и радоваться этой жизни, потому что он всегда верил в меня, что бы ни происходило – мне больно смотреть, как он страдает, – Вершинин обратил внимание на то, как Никита его слушал, немного приуныв. – Он всегда говорил, что любой человек, даже если он сбился с пути, всегда имеет второй шанс, он может зажить с чистого листа, но решиться на это самостоятельно ужасно трудно. Главное – вовремя вытащить эту заблудшую душу… Понимаешь, о чем я?
– Как-то не очень, – нарочно ответил Зотов.
Леха продолжал:
– Дима очень старался, но ему не удалось меня спасти – по больше части я виноват в том, что он напоролся на твоих дружков. Теперь я точно знаю, что он душу свою вложил в меня, надеясь, что и я когда-то найду того человека, которому нужна будет помощь – такая же, которую Тихомиров предлагал мне – рука, которая вытащит из бездны и поможет начать новую жизнь другому. У меня получится то, что не получилось у моего друга – я обязательно доведу его дело до конца. Я нашел человека, который не в своей тарелке, который губит себя, не подозревая, чем в будущем это ему обернется, – Леша вновь посмотрел на Никиту в зеркало. – Никита, еще не поздно опомниться.
– Не выдумывай, Вершинин, – всполошился Зотов. – Где ты, а где Дима! Я много о тебе слышал – ты неспособен на такое. И вообще меня раздражают такие разговоры. С чего ты взял, что я живу не так, как надо? Меня все устраивает, мне все нравится, и я не хочу что-либо менять. Я там, где должен быть – жизнь привела меня сюда. Позаботься сначала о своей заднице, Лешенька!
– Но я же вижу, что это не так.
– Не зли меня, Вершинин! Заканчивай свои проповеди, иначе я прикончу тебя здесь и сейчас! Лучше отстань и помолчи! Других вытаскивай, а мне все нравится. Мне нравится быть таким, какой я есть, и если даже что-то со мной случится, то и такой расклад мне тоже придется по душе – я сам решу, как мне быть, с кем быть и кого слушать, понятно тебе?!
– Это не объяснение, – не согласился с ним Леша. – Ты просто боишься. Убить меня легко, а вот покопаться в своей душе, осмыслить всю свою жизнь и измениться, забыть все и зажить по-новому – гораздо труднее. Ты не убийца – ты не убьешь меня, даже если очень постараешься и пересилишь себя. Я уверен в этом, – спокойно говорил Вершинин, уверенно сложив руки на груди…
Страх, оцепенение и отчаяние завладели телом, мыслями и чувствами Гончарова. Валентин не мог свыкнуться с мыслью, что он, молодой, перспективный, красивый и статный паренек, вот так по глупости должен умереть, так много не совершив и не увидев в жизни. Трудно было себя контролировать, вдобавок голос Трофима резал по сердцу ржавым кинжалом.
Гончаров, позиционирующий себя человеком мужественным, за пару мгновений утратил все свое достоинство, превратившись в смазливую тряпку. Шевелить языком было трудно – любые попытки говорить превращались в нечленораздельные всхлипы и писки. Трофим не мог долго терпеть такого женского поведения.
– Считаю до пяти, Гончар, – заявил Трофим, нацелив на него пистолет. – Сейчас ты нам все покажешь, – уверенно заявил бандюга, – все отдашь, а там уж и посмотрим, что с тобой делать.