Леха немного повысил тон, выигрывая время для рывка:
– Ты этого не сделаешь, укурыш мелкий! – клацал зубами Вершинин. Его взгляд налился чернотой как никогда – с таким вот лицом Вершинин проклял бармена, собираясь напасть на него, даже если это и будет последним делом в его жизни.
– Выбирай выражения, иначе нас тут станет на одного меньше – догадываешься, кто уйдет? Дай насладиться моментом, – говорил Миша. – Ты еще у меня как минимум грузчиком поработаешь. Потом я хочу поиздеваться над тобой хорошенько. А после, когда ты сам не захочешь жить, я покончу с тобой, зазнавшейся и эгоистичной гнидой, которую белый свет еще не видывал. Я восстановлю справедливость, которую ты так хотел. Сдается мне, по отношению к другим людям ты частенько про нее забывал. Твоя смерть – глоток свежего воздуха… какое же это сладкое чувство… Меня поймут и простят – я, конечно, тоже не идеален, но одного достойного урода я сегодня уберу с чистой совестью.
«Кто еще кого уберет!» – мысленно грозился Вершинин, чувствуя, как его переполняют гнев и злость и одновременно терзает страх неопределенности, а вдруг фортуна вновь отвернется от него.
– Не драматизируй, Мишаня – плохо у тебя получается, – дерзил Леха.
Мишу это не остановило – он дотошно продолжал, упиваясь собственной важностью и торжественностью этого воистину исторического момента:
– Ах да, ваше величество, только тебе это позволено, только у тебя получается: ты же умнее, сильнее, лучше всех нас вместе взятых! Как же тебя еще угораздило попасть сюда? – театрально заявил Миша. – Ты явно к другому привык – наверно, это чертовски неприятно. Мир переворачивается: уже не чувствуешь себя тем, кем был когда-то, потому что ты отныне зовешься не хозяином и повелителем, а жертвой! Не молчи, Лешка, расскажи, какого тебе сейчас?! Порадуй меня напоследок, а то впереди меня ждут великие свершения… Я сгораю от желания узнать все подробности, все чувства, которые испытывают мои жертвы…
– Успеешь еще эти чувства познать, обещаю!
– Откуда такая уверенность? Оглянись вокруг – тебе никто не поможет. Ты не всемогущий, – торжествовал Миша. – Твоя жизнь в моих руках – я приказу изменять не буду, к тому же он мне очень даже по душе.
– Эх, бандит, долго ты церемонишься для несущего страх и ужас карателя. Думаю я, что никогда не дождусь окончания нашей с тобой схватки, если можно так выразиться.
– Не торопи события, сдохнуть ты еще успеешь – тогда, когда я захочу. Остроты прибереги для судей небесных.
– Нет! Ты не выстрелишь – кишка тонка! Стошнит, небось, от крови и отвращения! – Леха провоцировал Мишу, рука которого, сжимая наган, заметно задрожала: Миша не мог поверить, как у Вершинина хватало духу смеяться в лицо смерти.
– Хорошо, убедил. Может, я и не способен был проделать такое с тобой, но надо же себя преодолевать. Когда-то мы с тобой были друзьями… кажется, но, признаться, я всегда тебя ненавидел… Прежним временам конец! Как и твоей жизни, – сказал Мишаня, наконец решившись выстрелить. Для этого он даже зажмурил глаза, стиснул зубы и с отвращением немного отвернул голову.
Тут Леха и нанес сильнейший удар по запястью Миши. Раздался выстрел – пуля проделала дыру в обивке водительского кресла и застряла в нем. Алексей набросился на Михаила, заламывая его и пытаясь отобрать оружие. Ощущая всю массу тела оппонента, вдавливающего Мишу в кресло, тот ничего не понимал – перед его глазами вертелось только одно: убийства не вышло. Он был совершенно потерян, зато Леха отлично знал, как он будет действовать: беспощадно, бессердечно, хладнокровно.
Миша только и успел заметить черный взгляд Вершинина и нервное клацанье его зубов, понимая, что больше шанса завладеть инициативой у него не будет – эту войну он позорно проиграл. Леха начал с малого, но не менее жестокого: выполняя давно ему знакомый и весьма болезненный силовой прием, он резко вывернул руку бармена, уткнув его носом в приборную панель, сжал культяпку со всей силы, чувствуя, как затрещали костяшки соперника, а затем ловко рванул ее назад, поднявшись ради такого случая из кресла, упершись головой в потолок и надавив коленом Мише на лопатку. Тот издал протяжный крик, обслюнявив бардачок.
– Вот тебе справедливость, хуйло! Вот тебе сила! – орал Вершинин. – Вот она… истинная справедливость! Понял, кто есть кто?! А-а?! Чмошник, сука!
Корчась от боли, Михаил истошно орал, а Вершинин без перерыва наносил по нему удары ногами, втаптывая того в пол как огромную бесформенную сумку, которая не помещается в багажный отсек. Схватив наган, Леша вытолкнул противника из машины. Тот шмякнулся на пыльный проселок, поцеловавшись с булыжником на обочине и окропив его хлынувшей из рассеченной брови кровью. Эта кровь в момент смешалась со слезами отчаяния от проваленного дела, после которого бармену точно не жить. А Вершинин радовался – адреналин растекся по его телу, словно электричество – он не собирался останавливаться на достигнутом. Леша играючи прыгнул на водительское сиденье, хлопнул дверью, отплевываясь в открытое окно.