Вершинин выбился из сил, поэтому медленно опускался на пол, а Витя напротив восставал, злобно поглядывая на мажора разъяренными глазами, полными крови. Ретинский замахнулся рукой и приложил Вершинина так, что тот больно долбанулся об угол, недоумевая, почему же так свело его тело, которое так хорошо справлялось с Ретинским минуту назад, а сейчас просто отказывалось предпринять хоть какие-нибудь действия по своему же спасению. Витя никуда не спешил, не суетился, лишь неторопливо обтер рот от крови и слюны рукавом порванной в драке рубашки, что ничуть не изменило боевого раскраса на его лице. Рогоносец разыскивал лом – Вершинин таращил на него глаза.
Ретинский рассчитывал одним ударом лома избавиться от короля мира, которому и без этого медленно приходил неминуемый конец. Витек размахнулся и косым ударом зарядил Лехе по лицу. Лом прошелся по нему, начиная с подбородка и рта и заканчивая носом, переносицей и лбом. Нос не выдержал и надломился, выдав симфонию хруста. Лом содрал кожу на подбородке и на лбу у Вершинина. Основной удар пришелся прямо по верхним зубам. Три передних зуба тут же вылетели. Из развороченных десен плеснула бордовая кровь, окрасившая лом, пол и стенки напротив.
Теперь и Витя обезобразил Вершинина – они были квиты. Но это не доконало Лешу – он оказался крепким орешком. Поэтому Ретинский должен позаботиться о том, чтобы его враг не поднялся, а позже можно будет исполнить приговор предателю, насильнику и зазнавшемуся убийце, который оказался далеко не всесильным.
Вершинин хотел было плюнуть Ретинскому хотя бы на штанину, но подняться не смог. Лицо превратилось в один сплошной сгусток боли. Закаленный в боях организм сдавался, тело изнывало, а Леша все еще старался перебороть эту очевидную безысходность. Время позволяло. Ретинский, прежде чем совершить беспощадный самосуд, отправился в ванную к умывальнику, чтобы окропить холодненькой водицей лицо и промыть раны. Он предварительно все-таки потыкал ногой в обмягшую грудь Вершинина, проверяя его реакцию. Леха был жив, но не шевелился, поэтому Витя решил напоследок поговорить с ним:
– А от тебя, Вершинин, достаточно трудно избавиться, – начал Витя, включив холодную воду и принявшись смывать кровь с лица. – Видимо, ты меня недооценил. Спешу тебя огорчить… Как видишь, ты сейчас на полу, а я на ногах – это все доказывает… и вряд ли ты уже сможешь что-то сделать. Я знаю, что ты этого хочешь, но рекомендую тебе лежать и не рыпаться – смирись со своей слабостью и неправотой, ничего тебе уже не поможет. Ай, бля! – Ретинский иногда прерывал свою речь, промывая раны и издавая при этом тихие звуки боли от воды, которая щипала раны. – Ты, кажется, всегда думал, что один такой, никого вокруг тебя нет, и равных тебе тоже не существует, а сильнее тебя – и подавно. Но это ошибка – вот он я… перед тобой, тоже не из дерева сделан. Вечно надо все тебе доказывать. По-хорошему ты не понимаешь, только гадить умеешь, подгребая все под себя, обожествляя свою личность, а на деле ты просто чмо, Вершинин! Этот идиотизм в тебе укоренился особенно – выбить его трудно. Но я знаю, как всему этому положить конец. Тот самый закономерный конец, который решит все вопросы между нами. Я, как видишь, крепче тебя оказался – ты проиграл, слишком высоко запрыгнул… Видишь, как больно падать с вершины, да? А ты еще хотел мне череп вскрыть… Я привык – и не такое бывало. А я вечно сопротивляюсь, обороняюсь и нападаю, а потом только думаю – когда же вся эта хуета закончится? И вот, кажется, жизнь стала налаживаться… И тут поразило меня, конечно, что такую подлянку можно получить от близкого мне человека – от тебя, Леша… Интересное чувство, не так ли? Считать себя особенным. Думаешь, что только ты всем указ? Думаешь, что способен распоряжаться всеми, как душа пожелает? Обманчив этот пьедестал – лучше на него не взбираться. Подобных тебе нужно уму-разуму учить! Помнишь, когда ты чуть не откинулся от наркоты? Что мы делали с тобой? Трудно забыть. И сейчас я уже не вызываюсь тебя спасать: мне это ни к чему, ты сам виноват. Я не буду промывать тебе мозги, спускать тебя с небес, разубеждать, направлять на путь истинный – я не Дима Тихомиров. Сейчас тебе нестерпимо больно… Боль высасывает из тебя жизнь. Ты, братан, поймешь все сам, осознаешь, каким гнусным человеком ты был. Даю тебе время на это – помучаешься и, может, придет тебе в голову, что ты гнилой человек, что ничего светлого в тебе не осталось… ни-че-го! – Ретинский замолк, схватившись двумя руками за раковину, рассматривая себя в зеркало. Он говорил с Лешей и еще больше хотел его добить. Белая раковина то и дело окроплялась каплями крови. – Лешенька, как же я тебя ненавижу… просто всей душой, всем телом ненавижу и презираю! Так хочется от тебя избавиться. Тошно даже думать о тебе. Угораздило меня с тобой связаться… а я еще там что-то хотел – да после такого плевал я на тебя. По кривой дорожке ты идешь, Вершинин, причем уже очень-очень давно. Как же я не замечал этого раньше? Ты же изверг, единоличник, хуеплет, живущий только для себя. Посмею напомнить, что, помимо вас, господин Вершинин, вокруг еще куча людей живет. Хорошо, что тебя вовремя остановили, ибо ты способен испортить жизнь каждому… Жаль, что я не уберег ее от тебя, – Виктор немного помолчал. – Исполню сейчас свой долг и уйду поскорее… Ты словно паразит, мелкий и противный, умудряющийся незаметно и внезапно наносить вред! Я с удовольствием покончу с тобой, но пока хочу, чтобы ты как следует помучился, – бубнил Ретинский.