Девчонка не отходила от моей тетки, сидела за столом, печально склонив голову, а Ланько все время старалась ее развеселить, что-то ей говорила, на кого-то показывала, что-то явно советовала, а та ни вперед, ни наружу – короче, ни с места с дивана. Я, как вы знаете, не робкого десятка. Я решил первым броситься в бой, хотя тогда мне было откровенно лень: ее внешность и тело с виду мне показались привлекательными, но моя голова была занята чем-то другим, поэтому подходить к ней меня как-то не очень тянуло. Я сделал это чисто из приличия и разнообразия (скукота была вокруг): поглумиться, постебаться, заорать над ней. Подбираюсь я к ней, как ненасытный и коварный тигр, беру ее за руку и молча увожу в сторонку – она и не сопротивляется, лишь ее грустное личико сделалось более удивленным от неожиданного внимания именинника. Краем глаза я видел, как тетя Света тут же повеселела и принялась мимоходом посматривать за нами, но ее излишнее любопытство меня заботило в самой последней степени. Хуй знает, чего она тогда хотела.
Я отвел девчонку в сторонку – ручки у нее были тоненькие и холодные, а я-то перец горячий, на своей-то днюхе я и коньячок со стола у зазевавшихся взрослых пиздил как не фиг делать! Спрашиваю у нее, почему, мол, такая грустная, ведь на моем дне рождения грустить нежелательно… даже в компании таких вот гостей, больше пришедших к родакам, чем ко мне. Она стояла передо мной и молчала – я тоже решил потянуть резину, дожидаясь, что она сделает. Я и в свою фирменную позу встал: ноги расставил и руки на пояс, заглядывая ей в лицо в ожидании ответа. Она еще и высокая была. Секунд через 20 она хвать меня за руку и потащила в тихую темную комнатку подальше от взрослых.
Эта блондиночка была симпатичненькой на вид: длинные волосы, чистое лицо, зеленовато-голубые глазки, накрашенные губки, длинные ножки, худенькое тельце и грудь, кстати, для ее-то возраста можно сказать уже выдающаяся. Признаться, я больше туда и смотрел, нежели на ее личико. И одета она была недурно: каблучки высокие, блестящее полупрозрачное платьице. Мы сели с ней на кровать в темноте, и она как давай рассказывать, как ей запрещают общаться со всеми, кто не угоден ее предкам, как запрещают гулять, как следят, контролируют и ограничивают ее. Разрешают общаться только с теми, кто понравится или угодит ее матери.
Знал я ее мамашу – копался как-то в папиных бумагах… любопытный и рисковый был, что сказать. Мать Лизы (так звали блондиночку) погрязла в долгах – в общем-то, попала тетка. Вот она и искала, к кому подлизаться, чтобы выгодно устроить свою дочь, ее единственную надежду выбиться в люди, обрести былой размах жизни и устроиться самой. Виду своего бедствующего положения она не подавала – она была чопорна и ужасно бедна, таких людей я определял с первого взгляда, но она зачем-то периодически вместе со своей дочерью мелькала в богатом обществе города. Одевалась же она в самое дорогое, пафосное и блестящее, что у нее было, лишь бы заметили – этим она и заглушала свою нищету и кризис среднего возраста, стараясь выглядеть молодой. А тут еще и дочь подрастает – надо же этим пользоваться.
Так вот эта стервозная мамаша Елизаветы и издевалась над ней, не давая ей спокойно жить обыкновенной подростковой жизнью, хотя вкус их бедного бытия наверняка не так сладок и приятен, как вкус моей жизни. Лиза мигом вывалила все это на меня, пожаловалась на мать и поддерживающую ее тетю Свету и горько расплакалась.
Я не мог этого долго терпеть – мучить себя и мучить ее. «Мужик, ты знаешь, что нужно делать!» – сказал я себе тогда. В тот момент будто буря вырвалась из меня – смесь всех моих сокровенных желаний, долгих и мучительных ожиданий. Пожалел я эту Лизочку в той темной комнатушке – так и лишили друг друга девственности.