В последние десятилетия, благодаря критическим изданиям известных ранее и вновь открытых текстов, связанных с Шартрской школой, некоторые оценки места Бернарда Сильвестра и его «Космографии» в интеллектуальной истории Запада иногда пересматриваются или нюансируются, но в целом остаются теми, что предложены в 1970-х годах Стоком, Дронке и Уэзерби. Одни, как Уэзерби, настаивают на его связи с Шартром ([Wetherbee. 22; Bernardus Silvestris 1977]), другие выступают за автономию Тура, настаивая на том, что Бернард именно турский, а не шартрский магистр ([Kauntze. 50]), третьи интерпретируют «Космографию» как литературную теодицею ([Ratkowitsch. 121-132]). Историки философии, не склонные воспринимать поэзию как философскую форму мысли, зачастую попросту игнорируют и Бернарда, и Алана. Весь вопрос в том, как понимать «Шартрскую школу». Даже если Бернард и не был в строгом смысле слова «шартрским поэтом», он, несомненно, принадлежал к этой школе мысли.
Наш перевод выполнен по изданию: Bernardus Silvestris. Cosmographia / Ed. P. Dronke. Leiden, 1978. Мы учитывали прозаические переводы на английский (Уэзерби) и французский (Лемуан).
Бернард Сильвестр
Астролог
«Астролога» можно отнести к малым сочинениям Бернарда Сильвестра, наряду с «Близнецами» и «Неблагодарным бедняком». Эта поэма никогда не пользовалась известностью и авторитетом, сопоставимыми с его же «Космографией», но важна и для понимания opus magnum и для реконструкции мировоззрения современников автора, для которых тема свободы воли и рока была такой же животрепещущей, как во все времена.
Тема взята Бернардом из IV декламации Псевдо-Квинтилиана. Ситуация, изображаемая в ней, такова. Есть два закона: один — «храбрый муж может требовать награду, какую хочет»; другой — если человек, намеренный совершить самоубийство, не оправдает своего решения перед сенатом, его тело следует бросить непогребенным. «Некто спрашивал у астролога совета насчет ребенка, которого предстояло родить его жене. Тот отвечал, что рожденный ею станет храбрым мужем, но впоследствии — отцеубийцей. Ребенок родился, вырос и храбро сражался за отчизну на войне. Он сообщает сенату причины, по которым хочет умереть; отец выступает против» («Declamationes». 67). Речь главного героя перед сенатом, составляющая все содержание IV декламации, у Бернарда занимает одну пятую поэмы. У Псевдо-Квинтилиана отец относится к своему сыну и предполагаемому убийце доброжелательно и без боязни, а у Бернарда он безуспешно пытается убить сына в младенчестве; у Псевдо-Квинтилиана мальчик растет в родном доме, зная предсказанную ему судьбу, а у Бернарда-вдали от родителей, ничего не зная о пророчестве. У Бернарда юноша, которого мать нарекла Отцеубийцей, становится правителем родного города. Учитывая эти нововведения, П. Дронке заметил, что Бернард насыщает сюжет своей поэмы элементами Эдипова мифа, известного ему из «Фиваиды» Стация и других источников [Dronke 1974. 128-130].
Действие поэмы Бернард помещает в весьма условный древний Рим — царство, республика и империя одновременно; герою предлагают ложе Лукреции, он ведет войну с Ганнибалом; в его речах упоминаются Марий, Сулла, Цезарь и даже Юстиниан. Бернард намеренно подчеркивает, что место действия — мир, где моральные и метафизические проблемы равно сказочны и равно далеки от христианского общества XII в. [Dronke 1974. 129]. По замечанию У. Уэзерби, повествователь явно отстраняется от своей истории: он не выражает сочувствия герою и не высказывает ему порицания, он не занимает ясной позиции в отношении пророчества астролога, он может заявлять, что боги сговорились с судьбой обеспечить Отцеубийце победу над карфагенянами — и тут же приписывать его триумф слепому случаю и капризной Фортуне [Bernardus Silvestris 2015. XXXV]. Это породило среди медиевистов разноречивые мнения об авторском отношении к астрологии и к проблеме рока вообще. См. напр.: [Thorndike. 108-109; Godman. 242-263].