Самолет стремительно приближался к машине фашиста, которая с каждым мгновением все увеличивалась в перекрестии прицела. Пономарев хладнокровно высчитал поправку на опережение и…
Есть! Он нажал на гашетку, и в ту же секунду самолет задрожал от выпускаемой очереди выстрелов. На черном кресте, намалеванном на вражеском фюзеляже, запрыгали яркие точечки попаданий. Миша ударил еще одной короткой очередью и отвел машину вправо, давая возможность атаковать своему ведомому.
Теперь вражеский самолет виден в прицеле Красуцкого, который выпускает в него две очереди. Сквозь стиснутые зубы он шепчет:
— Это тебе за Скибину! А вот еще за Скибину…
Вражеский самолет, окутанный дымом, начинает снижаться. Александр делает еще одну поправку и готовится выпустить в него третью очередь, которая должна стать последней…
— Саша, внимание! — слышится в наушниках. — «Рама»!
Это голос Пономарева. Красуцкий автоматически рвет на себя рукоятку штурвала и ныряет в спасительную тучку, находящуюся над головой. Осмотреться по сторонам уже нет времени, пулеметные очереди «фокке-вульфа» проносятся где-то поблизости. На помощь товарищу спешит Пономарев, но Александру в облаках удается уйти от своего преследователя. Задымивший «мессер» отвалился куда-то в сторону. Как он рухнул на землю, в пылу борьбы никто не видел.
Над районом разведки летчики присоединились к основной группе.
В это время другая группа самолетов прикрывала с воздуха передвижение наших войск в направлении Заксенхаузен, Флатов, Науэн, а третья сопровождала штурмовики 8-го полка, поддерживая их атаки в районе Беетц, Нойруппин, Либенвальде.
Кружа в воздухе и прикрывая штурмовики от неожиданного нападения вражеской авиации, летчики с удовольствием наблюдали за четкими действиями своих коллег. Образовав так называемую «карусель», горбоносые «илы» поочередно наносили удары по огневым точкам, станционным постройкам, составам на железнодорожных путях. В результате их налета все превращалось в сплошное месиво из клубов дыма, обломков металла, развалин зданий и вывороченной земли. «Карусель» действовала безотказно. Едва один штурмовик выходил из пике, как тотчас же за ним появлялся следующий.
На обратном пути самолеты нанесли еще несколько ударов по шоссе Нойруппин — Виттшток, разметав несколько автоколонн и огневых точек противника.
В тот день на базу возвратились все машины, поэтому и настроение летчиков было отличным. Пономарев с Красуцким ходили в именинниках. Повреждение вражеского самолета — тоже успех немалый.
Но их радость вскоре стала еще большей. Перед самым вечером на летном поле приземлился старичок По-2, который привез с собой самый дорогой солдатскому сердцу подарок — почту. В один миг разошлись по рукам маленькие, аккуратно сложенные треугольники. Их разворачивали сосредоточенно, не спеша, а некоторые с опаской. Все ли в порядке дома? Живы ли родные? Здоровы ли они?
Под любопытными, не без зависти взглядами друзей Александр взял небольшой конвертик без обратного адреса. Неторопливо развернул его, а затем осторожно распрямил драгоценный листочек.
«Дорогой Саша!
У нас все в порядке. Все здоровы. А как ты? После вашего отъезда все здесь страшно опустело. Нет уже ни концертов, ни вечеров. Иногда только кино покажут. Как жаль, что вы так далеко. Я работаю и учусь, но скоро уже конец учебы. Немного боюсь заключительных экзаменов. Я много читаю, а еще больше думаю о тебе. Помогаю по дому. Жду от тебя вестей и твоего благополучного возвращения. Пиши! Галя».
Прикрыв глаза, Красуцкий мысленно увидел улыбчивое лицо девушки.
«Молодец Галка, — подумал он. — Заканчивает школу, работает, дома хлопочет. Откуда у нее на все время?»
Подошел Зимаков.
— Ну как там? Все в порядке?
— В порядке.
— А что нового в Карловке?
— Откуда ты знаешь, что это из Карловки?
— А с другим письмом ты бы так не прятался.
— Ты прав… Там все по-старому. Жалеют, что нас нет.
— Понятное дело, жалеют… — Ваня понимающе подмигнул.
Мимо них прошли два механика. Усатый сержант с гордостью рассказывал:
— А мой Петька осенью уже в школу пойдет. И подумай-ка, Николай Егорыч, как время-то летит… Война началась — парня едва от земли видать было, а теперь — в школу… — Дальнейшие его слова унесло порывом весеннего ветра.