Вечером приехала санитарная автомашина, чтобы увезти тело Славека в Бяленги. На следующий день на аэродром было доставлено и то, что осталось от его боевой машины.
Гибель командира эскадрильи тяжелой болью отозвалась в сердцах летчиков. Вспоминали и последний вылет Скибины. Особенно переживал Матвеев, он просто не находил себе места:
— И понесло же нас тогда за фрицами! Группой мы бы его сразу отбили.
— А думаешь, мы бы своего не отбили? — отозвался Халютин. — Если бы он дал сигнал об опасности, хотя бы словечко…
— Тогда он не был бы Грудзелишвили! Ты же знаешь, какой он был. Эх, не уберегли мы своего командира!
— Да ведь он сам решил, что будет нас прикрывать…
— Товарищи, прекратите. Всем нам жаль и Шота, и Славека, но словами горю не поможешь и их не вернешь.
— А где их похоронят, товарищ майор?
— Как где? Конечно, в Кутно, на польской земле, за которую они отдали свою жизнь.
Подполковник Баскаков закончил читать донесение о боевых действиях полка, отложил в сторону документы и глубоко вздохнул. В течение дня 27 апреля полк совершил семьдесят шесть боевых вылетов. В воздушном бою сбит один самолет противника. Во время «свободной охоты» уничтожено восемь вражеских автомашин, склад с горючим, огневая позиция вражеской артиллерии и около двадцати солдат и офицеров противника. Собственные потери — один погибший пилот и одна сбитая машина.
Прах капитана Грудзелишвили доставили в Бяленги самолетом в субботу утром. Затем оба гроба с останками летчиков поместили в транспортный самолет. Этим же самолетом вылетела и полковая делегация, направляющаяся на похороны в Кутно. Взревели моторы. Машина покатилась по летному полю и, поднявшись в воздух, взяла курс на восток.
В Кутно траурная процессия прошла по аллее Мицкевича, пересекла центральную площадь и направилась по улице Крулевской. Во время шествия открывались окна домов, люди скорбным взглядом провожали в последний путь погибших воинов.
Над могилой выступил майор Волков:
— Мы навсегда расстаемся с двумя летчиками-героями, воинами нашего полка, которые погибли в смертельной схватке с фашизмом. Смерть вырвала их из наших рядов в последние дни войны. К сожалению, им не пришлось дожить до долгожданного дня победы, победы, в которую они внесли свой вклад и за которую отдали самое дорогое — жизнь!
Наши летчики, с которыми мы прощаемся сегодня, являются прекрасным символом советско-польского сотрудничества и братства по оружию. Они на протяжении всего своего боевого пути развивали и укрепляли этот славный союз: в буднях солдатской службы, во время выполнения боевых заданий и в часы короткого солдатского досуга. Наши дружба и братство навечно сцементированы их кровью. В этой войне мы сражаемся за общие интересы, цель борьбы у нас одна. Она ведет нас на Берлин, для защиты нашей свободы, для достижения мира.
Дорогие наши товарищи по оружию! — продолжал майор, обращаясь к павшим героям. — Вы можете спокойно лежать здесь, в польской земле, освобожденной от фашистского рабства. А мы скоро придем к нашей цели, завоюем мир для наших и ваших матерей, жен и детей. И на примере вашей жизни мы будем учить наших детей любить Родину, быть готовыми к самопожертвованию во имя ее высоких идеалов.
В глубокой тишине, прерываемой лишь всхлипываниями женщин, гробы опустили в могилы. Троекратный залп салюта разорвал тишину. Над головами собравшихся ровным строем промчались истребители: друзья-летчики почтили память тех, кто навсегда ушел из их боевых рядов.
Легкий весенний ветер шевелил ветви берез, уже набухающие живым соком. Двойная шеренга солдат застыла в скорбном молчании.
Среди собравшихся тут и там все громче слышался женский плач. Стоявший в сторонке парень тронул за плечо всхлипывающую девушку:
— Чего ты ревешь? Знакомые они тебе, что ли?
— Ну и что, что незнакомые? Это же молодые ребята, им бы жить да жить… — сквозь слезы еле слышно проговорила девушка. — Наверное, и их кто-то ждал… А они, бедняжки, погибли в самом конце войны, над Берлином…
Стоящий рядом пожилой железнодорожник прислушался к их разговору и произнес сердитым шепотом, обращаясь к парню:
— Эх ты, дурень этакий! Если бы не эти ребята, то, кто знает, был бы ты сейчас на белом свете или нет. А тебе, видать, мало околачиваться в тылу, когда наши сражаются за Польшу, так ты еще здесь всякие глупости болтаешь!
— Почему же это я околачиваюсь в тылу? Ведь мой год еще не берут, — оправдывался парень.