Надеясь поразить воображение дочери, я привел ее к Лобному месту.
— Вот здесь, Ксюша, в старину четвертовали людей. Люди после этого оставались без рук, ног и голов.
— А, знаю, — не моргнув глазом, сказала Ксюша. — Потом им доставали живую воду и все прирастало. Ты сам читал мне такую сказку.
Да, по сказкам мы с Ксюшей давно ходим в передовиках. Исчерпав сказки народов мира, мы перешли на свои, доморощенные. Думаю, народы мира не обидятся на нас за то, что мы сводим вместе довольно разношерстную публику. Каждая наша сказка — это вынужденная импровизация перед сном или во время еды. Нет ничего скучнее для Ксюши сна и еды, а под сказку она с готовностью ныряет под одеяло и садится за обеденный стол. Под сказку дочь сметает все, что стоит около нее на столе. Однажды рядом с ней по неосторожности поставили кастрюлю с супом, и вся семья осталась без первого.
Сон Ксюше дается труднее. Час, а то и два я отбиваю лавры у Арины Родионовны, несколько раз сам себя убаюкиваю, и слова, на которых меня заедает, теряют согласные.
— …и тогда, — бормочу я, — третья голова Змея Горыныча откусила по ошибке еую…
Ксюша толкает меня ногой, требуя восстановления согласных.
— Третья голова откусила первую, — еле ворочая языком, повторяю я.
— А что в это время делала вторая голова Змея Горыныча? — интересуется Ксюша.
— Вторая ела шашлык по-карски, — плету я в полузабытьи.
— Шашлык из ворон? — уточняет Ксюша.
— Почему из ворон? — недоумеваю я.
— Вороны каркают и шашлык по-карски.
— Нет. Вороны каркают сами по себе, отдельно от шашлыка. — разъясняю я.
— А почему по-карски? — вредничает Ксюша.
Я понятия не имею, откуда взялось это проклятое название. Но признаться дочери в своем невежестве не могу. Мне хорошо известны последствия такого необдуманного шага. Ксюша потребует, чтобы я немедленно позвонил своему начальнику Синяеву и прояснил ситуацию с шашлыком. По молодости лет она наивно полагает, что начальники знают больше своих подчиненных. Я уже как-то выяснял у Синяева под нажимом Ксюши происхождение слова «торшер». Синяев, как и следовало ожидать, четкого ответа не дал: про «моншер», говорит, знаю, а про «торшер» нет. Пришлось соврать дочери — а без исчерпывающей информации она отказывалась спать, — что торшер по-французски цапля, а цапли, как и торшер, любят стоять на одной ноге. Так, дескать, сказал Синяев.
На сей раз я решил обойтись без Синяева.
— Карский, — сказал я Ксюше, — фамилия одного путешественника, из которого людоеды приготовили шашлык. Так с легкой руки людоедов и появился шашлык по-карски.
— Дальше! — требует Ксюша.
— И тогда людоеды поняли, что самый вкусный шашлык из путешественников.
— Да не про людоедов ты рассказывал, а про Змея Горыныча, — нервничает Ксюша.
Про Змея Горыныча я начисто забыл. Хотя ясно, что ничего хорошего он совершить не мог. Осторожненько задаю Ксюше наводящий вопрос:
— Хотела бы ты иметь три головы, как Змей Горыныч?
— Нет. Головы передерутся, и одна слопает другую. Как у Змея.
«Неужели я нес такую ахинею!» — ужасаюсь я про себя.
— А третья голова — она-то куда смотрела? — прощупываю я.
— Как куда! Она же уплетала шашлык из путешественника!
— Ну, правильно! — наконец-то восстанавливаю я прерванную нить сказочного сюжета. — Третья голова откусила первую, а вторая, которая ела шашлык, не наелась и сгрызла откушенную голову. И как раз мимо проходил доктор Айболит. Он смазал Змеегорынычеву рану йодом, чтобы не было заражения крови. и заодно сделал ему прививку от свинки. Уходя, он оставил флакончик с йодом — на случай, если третья голова вздумает откусить еще и вторую. Но, конечно, третья голова не сделает этого, так как ей тогда не с кем будет перекинуться словечком. Вот у человека одна голова, и, когда рядом нет друга, ему бывает очень скучно. А с двумя головами он бы не скучал даже в одиночестве.
— Папа, а Иван-царевич, отрубив головы Змею, смазал ему раны йодом?
— Нет.
— Почему? А заражение крови?
— Иван-царевич не прихватил с собою йода.
— Он забыл в аптеку зайти?
— Аптек в то время не было.
— А где же взял йод Айболит?
— Айболит жил в наше время.
— Как же они встретились?
Чтобы свести концы с концами, мне волей-неволей приходится совершать чудеса:
— Змей Горыныч жил высоко в горах, и однажды его засыпало снегом. Он заснул и проспал под снегом ровно тысячу лет. А когда снег растаял, он проснулся, чувствует что-то не то. Самолеты летают, тракторы жужжат в долинах. Ну, Змей на нервной почве и откусил себе голову. А тут как раз мимо доктор Айболит проходил.
— А Змей Горыныч к нам не заявится?
— Не должен, — говорю я. — Он, когда в снегу спал, отморозил лапы.
— А вдруг заявится? — не верит Ксюша.
— Заявится — угостим его манной кашей. У него за тысячу лет зубы повыпадали. И он теперь на диете.
Одним словом, Ксюша привыкла к чудесам. Оттого-то море и кажется ей рядовой лужей, горы — грудой камней.
В последнее время я решил вернуть Ксюшу на землю и в основном рассказываю ей о том, как я работал в юности дворником, каким инструментом при этом пользовался, куда девал мусор и пищевые отходы.
Есть Ксюша стала хуже, зато засыпает гораздо быстрее.
ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ
Я нашел на дороге десять рублей. Невелики деньги, а все равно приятно. Тем более, это редко случается. Мне, например, такая сумма на дороге встретилась впервые.
Огляделся я — может, растеряша, посеявший червонец, и объявится. Обидно все-таки потерять десять рублей. Шубенку на них не справишь, а, скажем, на подсвечник вполне хватает. Может, человек и думал пустить эту десятку на подсвечник — кто знает. И вдруг такой удар. Меня однажды на пятерку обсчитали, и то я целую ночь не спал.
Но время позднее, на улице пусто. Сунул я находку в карман и зашагал домой, внимательно глядя под ноги. Однако больше ничего ценного не попадалось.
Дома, лежа в постели, я стал прикидывать, как потратить свалившиеся с неба деньги. Перебрал все варианты, но ни один меня не устроил. Над рядовой десяткой, полученной в зарплату, я бы не ломал голову, а купил какую-нибудь ерунду.
Чайник, к примеру, — у моего эмаль совсем облупилась, или утюг — имеющийся в доме давно гладит на одном режиме, или бра — удобство, что ни говори: почитал перед сном книжечку и, не вылезая из постели, щелк выключателем.
Но в том-то и дело, не рядовой это червонец, а, можно сказать, подарочный. Мне его судьба подбросила. И потратить его хотелось на предмет, который мне и в голову бы не пришло отхватить на свои кровные. Поскольку и без него жить можно припеваючи.
Вот, кстати, нечто сувенирное, вроде подсвечника. На свои я бы его и под угрозой расстрела не купил. Или чеканка. На ней дева выдавлена. Руки девы простерты к звездам. Символично. Олицетворяет тягу человечества в космос.
Или шкатулку для хранения драгоценностей. Пока с драгоценностями у меня спокойно, можно держать в ней гвозди, шайбы и тому подобные железки.
Что еще привлекательного в сувенирных отделах? Ночник в виде совы. Не хватало еще совы в доме! Мраморная пепельница. Жестяных навалом, из-под консервов. Расписная полочка для полотенец. А гвозди на что? Макет парусника…
Когда я вспомнил про парусник, сердце у меня радостно заколотилось. Всякий раз, приходя в универмаг за каким-нибудь прозаическим кремом для бритья, я заруливал к сувенирам и с восторгом таращился на этот изящный корабль с капитанским мостиком и голубоватыми парусами. Мне страшно хотелось иметь такой парусник, да жалко было денег. Как ни крути, а блажь это покупать вещь, пускай красивую, но в обиходе совершенно бесполезную.