Далавэн шёл вперёд около пары часов. Караван остался далеко позади, и сейчас он ощущал себя не более чем одиноким путником, бредущим через то болото, которым обратилась дорога. Дневного солнца почти не видно из-за серых туч, затянувших небо почти до самого горизонта, слева выситься далёкая громада леса - жуткого и страшного места, откуда и явились дикие, а справа... справа видны столбы чёрного дыма, поднимавшиеся то там то здесь. С тех самых мест, где и стояли альвские деревни.
Неужели только Антанар додумался вывести своих к имперцам? Вряд ли. Скорее они были последними, кому такая мысль пришла в голову, а остальные уже давненько грели задницы в безопасности, за толстыми стенами форта. Но ничего, скоро и их время придёт, чтобы...
Споткнувшись, Далавэн упал прямо лицом в дорожную грязь. Упал так удачно, что чуть было не разбил нос о железку, только чудом миновавшую столкновения с прекрасной мордой Далавэна. Отплёвываясь от грязи и протирая глаза, альв кое-как встал на ноги, дивясь тому, какой идиот кидает железо прямо на дороге, но быстро понял - это не просто кусок железа, а меч. Настоящий короткий меч. Вместе с этим ему открылось осознание того, насколько же дерьмовым разведчиком он был, ведь если бы Далавэну под ноги не попался этот клинок, он бы и не заметил другой, куда более удручающей картины, лежавшей слева.
Словно в тумане, он шёл между палаток, многие из которых были повалены на землю или тронуты огнём. Шёл мимо потухших кострищ, где в чёрных углях виднелись белые человеческие кости. Шёл мимо трупов имперских солдат, устилавших землю каким-то безумным кровавым пологом, пропахшим гнилью и смертью.
В этот раз Далавэн не чувствовал страха, гнева или ужаса, охватывавших его каждый раз, когда они находили новую опустошённую дикими деревню. Всё ушло туда же, куда ушла и надежда на то, что доблестные неодолимые легионеры смогут защитить его и других альвов. Далавэн шёл, переступая через мертвецов с выколотыми глазами и вырезанными языками, шёл через солдат, погибших с оружием в руке, и через слуг, не способных даже поднять оружия для защиты от внезапно налетевшего врага.
Он шёл вперёд к центру лагеря, к высокому высохшему дереву, шёл, потому что видел одинокую фигуру в чёрном доспехе. Чувствовал, как душа поёт и ликует при одной мысли о том, что ему, жалкому, ничтожному рабу, дозволено лицезреть...
Он не понимал, что делает. Ноги несли вперёд помимо воли. И с каждым шагом Далавэн понимал, что разум его угасает, уступая место чуждой жестокой воле. Он чувствовал, как на шее его сомкнулся невидимый ошейник, заставлявший идти вперёд к центру, к дереву, к фигуре в чёрном.
Он сходил с ума. Мир ломался и сходил с ума вместе с ним. Мёртвые легионеры поднимались и провожали его взглядами пустых глазниц. Чёрные кострища разгорались ярким синим огнём, небеса плакали, плакали о его душе, плакали кровью, омывавшей его лицо.
Далавэн шёл, не помня себя. Не помня того, кем он был и кем стал. Он шёл, потому что существовал ради того, чтобы идти. Ошейник на шее сжимался всё сильнее. Цепь тянула вперёд. Цепь в руках чёрного.
«Раб жаждет служить, - прозвучал в голове железный голос, почти лишённый каких бы то ни было эмоций. Пустой. Холодный. Мёртвый. - Так пусть служит».
Дерево. К нему толстыми стальными гвоздями прибит Литэор. Руки, ноги, шея и грудь - всё сочиться кровью. Тот, кого Далавэн отправлял с посланием имперцам... с мольбой о помощи, которая так и не пришла. Не пришла... Пустые глазницы мёртвых легионеров, пустые глазницы одного единственного мёртвого альва. Они смотрят. Смотрят прямо на него, и Далавэн видит, как в них загорается синее пламя. Ошейник не даёт ему закричать, не даёт ему даже испугаться. Он сжимается всё сильнее...
«Пусть служит», - фигура в чёрном доспехе, до сего момента стоящая спиной к Далавэну, неспешно оборачивается, и вместе с ним мёртвый Литэор поднимает голову, чтобы взглянуть на друга окровавленными провалами глазниц.