Но больше всего я ненавидела его потому, что всю свою жизнь, которую провела в пяти домах от его собственного, он играл со мной только потому, что наши родители были друзьями, ему приходилось. Он не догадывался, что уже давно мне очень нравился.
Ригли молчал, пока я ковыляла в медпункт. И я была благодарна за это. Когда мы пришли, женщина, которую видела всего раз в жизни в третьем классе, когда у меня неожиданно заболела спина, взглянула на нас поверх журнала «Хорошая домохозяйка». Заметив мои разодранные коленки, она ахнула.
— О, боже, что случилось?
Она напомнила мне мою маму.
— Я упала.
Она опустилась передо мной, чтобы лучше рассмотреть повреждения.
— Я это вижу. Кажется, довольно сильно, не так ли?
— Да, мэм.
— Она была на улице, когда несколько девочек… уф…
Ригли оборвал себя на полуслове, когда мой локоть врезался ему в живот.
— Я бежала и наступила на шнурки своих кед, — ответила я, свирепо взглянув на него.
Он выглядел ошарашенным.
Медсестра открыла бутылочку с перекисью водорода и смочила несколько ватных дисков.
Я не собиралась становиться сплетницей. Заслужила ли я, чтобы надо мной так насмехались? Нет. Но если я скажу медсестре, учителю или родителям, что в действительности произошло, станет только хуже. Я не была настолько наивной, чтоб не понимать этого.
— Хм… ясно… кажется, шнурки подставили тебя. Сейчас я промою твои раны. Перекись не жжется, но мои прикосновения могут быть неприятны.
Она промокнула чувствительное место. Я зашипела.
— Молодой человек, вы свободны. Можете возвращаться в класс. Я предполагаю, вам не понадобиться записка?
Ригли пристально смотрел, как она обрабатывает мои раны.
— Нет, мэм, перемена еще не закончилась.
— Тогда иди. Я позабочусь о ней, — она послала ему мягкую улыбку.
Он кивнул и встретился со мной взглядом. Я хотела, чтобы он остался, но в тоже время, чтобы ушел. По каким-то причинам, он действительно казался неравнодушным, не только потому, что был должен.
Мне нужно было поблагодарить его, но слова не вылетали из моего рта.
Я испытывала разочарование и спектр других противоречивых эмоций.
Когда он поднялся и направился к выходу, я следила за каждым его шагом. Прямо перед тем, как свернуть за угол, он обернулся и проговорил:
— Надеюсь, ты будешь в порядке, Хэдли.
Затем он исчез. Не думала, что эти слова будут сопровождать меня, пока я буду взрослеть, но знала, что они что-то значили для меня. Новый поток слёз ринулся вниз по моим щекам.
— Я позвоню твоей маме, чтобы она забрала тебя. Думаю, теплая ванна и немного мороженого помогут этим царапинам быстрее зажить, — она подмигнула мне.
Пока она говорила по телефону, слова: «Надеюсь, ты будешь в порядке, Хэдли» крутились в моей голове. Он действительно имел их в виду. Ожесточение, которое я чувствовала к нему, рассыпалось на куски. Эти шесть коротких слов пронзили меня. Вот тогда я и поняла, что влюбилась в Ригли Брукса.
Глава 1
ЛГУ (прим.: LSU — Луизианский Государственный Университет) был всем, на что я надеялась и о чём мечтала. Что ж, учитывая, что я успела увидеть только подъезд к кампусу и внешнюю часть здания своего общежития, это всё равно выглядело идеально. Территория была ухоженной, трава зелёной, и отовсюду медленно стекались студенты, готовые погрузиться в свой первый семестр учёбы. Волнение бурлило во мне, нервы звенели. Я понятия не имела, чего ожидать, но меня преследовало чувство, что это будет совсем не то, что я воображала в своей голове. В колледже вряд ли будут профессора, которые станут вам лучшими друзьями, потому что вы им очень понравитесь. Но не будет и злых девиц, которые будут считать вас другим сортом просто потому, что вы им не понравитесь, и которые не будут позволять вам сидеть за их обеденным столом.
Ну, наверное…
Я не могла представить, что здесь хоть что-то будет похоже на школьную жизнь. Теперь мы стали взрослыми и занимались взрослыми вещами. Например, заставляли себя просыпаться перед уроком. И не потому, что родители сказали нам об этом, а потому, что это было ответственным делом. У нас появилась работа, помогающая оплачивать всякие желанные штучки самостоятельно, потому что мамы и папы не было поблизости, чтобы вручить нам двадцатку. Это был реальный мир. Ну, вроде того. Та его часть, где наши родители всё ещё были рядом, готовые поймать нас, пока мы учимся ходить самостоятельно. Правда не было никакой поддерживающей руки, только шаткие шаги, через которые мы пытались понять жизнь за пределами знакомых нам домов. Миг до того, как нас вытолкнут за дверь и скажут: «Теперь живи».