Ольга решила собраться и взять себя в руки. Девчонка несет чушь. Она очень молода, хороша собой и нарядно одета. Зачем ей тридцатидевятилетний Николаев в старых джинсах и потрепанной вязаной фуфайке?
– Мне кажется, вы что-то путаете, девушка, – осторожно начала Ольга.
– Больно надо! Хотите, докажу?!
– Ну…
– И нечего нукать! Я, например, уверена, что он приехал с большой черной спортивной сумкой на длинном ремне. Он всегда с ней ездит.
– У всех такие сумки… Почти…
– Да, но у Сергея в наружном кармашке обязательно лежит лосьон после бритья – «Капитанский». Гадость ужасная, но он привык и ни за что не хочет его менять.
Ольга внутренне вздрогнула. На полочке в ванной со вчерашнего дня уютно устроился именно лосьон «Капитанский». Ей до смерти захотелось утереть наглой девчонке нос, несмотря на то что она наверняка говорит правду.
– Пошли! – бросила она ей.
– Куда? – удивилась та, вскинув тонкие изящные бровки.
– Лосьон искать.
В комнате она кивнула на сумку Николаева:
– Ну! Ищите!
Девушка, опять презрительно оглядев Ольгу и передернув плечами, присела над сумкой и расстегнула карманчик, внутри которого не оказалось «Капитанского» лосьона. Ольга победно скрестила руки на груди, но юная особа совершенно не растерялась.
– Ну конечно… Он же сегодня наверняка брился… Как же я об этом не подумала! Но, знаете… – она обворожительно улыбнулась, – придется все-таки вас огорчить! Вот сейчас, смотрите… – И она взялась за язычок молнии, на которую было застегнуто самое большое отделение сумки. – Сейчас я достану свои собственные туфли… красные, на серебряной шпильке. Я их у него оставила, когда приезжала в прошлый раз в Петрозаводск… Да-да, я знаю, где Сереженька живет, и не раз бывала у него в гостях!
Ольге хотелось крикнуть, что девчонка не смеет рыться в чужих вещах, но, что называется, язык присох к гортани, когда из николаевской сумки и впрямь показалось что-то красное, упакованное в полиэтилен. А девчонка, делая свое ужасное дело, продолжала говорить не менее ужасные вещи:
– Надеюсь, вы догадываетесь, в какие моменты зимой можно надевать такие туфельки! Он, в смысле Сережа, еще любит красное белье… и чтобы поясок с резинками… Видали, наверно, по телевизору?
Ольга в предобморочном состоянии тяжело опустилась на диван. Девушка вынула из пакета изящную красную обувь действительно на серебряной шпильке, моментально скинула модный белый сапожок, вдела ножку в туфельку и даже притопнула ею по полу. Тоненький металлический каблучок звонко цокнул.
– В общем, так! Туфли я забираю, – подвела итог собственной неутомимой деятельности девушка, опять надевая сапог. – Надеюсь, вы видели, что они мне впору. И потом… если бы они были не мои, то вряд ли я о них знала бы, как, собственно, и то, что Сергей Александрович Николаев прописан в городе Петрозаводске. Ждать его у вас я, конечно, не стану, поскольку… – Девушка бросила взгляд на часы мобильного телефона. – Новый год скоро, и вообще… Я даже звонить ему не буду, потому что… короче, это мое дело! Сам придет, никуда не денется! Особенно когда выпьет… ну… в честь праздничка… Тут уж вы его и пирогами своими не удержите! Ну! Пока! Бывайте здоровы! – Она оглядела голую елку в углу комнаты и напоследок наставительно заметила:
– Елочку-то неплохо бы нарядить! Все-таки традиция!
Застегнув коротенькую шубку из пушистого серого зайца, девушка гордо вышла из комнаты. Когда за ней громко ухнула входная дверь, Ольга подпрыгнула на диване и бросилась к николаевской сумке. Она схватила ее дрожащими руками, неловко перевернула кверху дном и вытрясла на ковер все ее содержимое. Ей казалось, что из черного нутра должны дождем посыпаться порнографические журналы, женское белье, презервативы в ярких упаковках и, возможно, даже муляжи половых органов. На ковре перед ней лежало смятое мужское белье, тренировочные брюки, пара новых носков в целлофановой упаковке, светлая рубашка, тоже новая, вся зашпиленная булавочками и упакованная, какие-то технические журналы, полотенце, пакет с остатками дорожной еды, чашка, кипятильник и письма… многочисленные Ольгины письма в фирменных питерских конвертах.
Ольга перебирала и перебирала руками вещи Николаева, будто под ними каким-то непостижимым образом все-таки исхитрились спрятаться красные женские трусики и кружевной пояс с черными резинками. Но, как ни старалась, никаких компрометирующих штучек она так и не обнаружила ни на полу, ни в многочисленных карманчиках сумки, отчего даже разозлилась. Ей очень хотелось бы ткнуть в лицо Николаеву самым отвратительным муляжом полового органа. Должен же он когда-нибудь прийти за сумкой! Без всякого порядка Ольга запихнула в ее чрево вещи Сергея. Все, кроме собственных писем. Зачем он возит их с собой? Может быть, читает их своей… на серебряных шпильках… перед тем, как…
Ну почему?! Почему именно она во все это вляпалась! Разнюнилась, рассиропилась, расползлась… Пирогов напекла… дурища! А Николаев – обыкновенный брачный аферист! От того, что она когда-то была с ним в одном пионерском лагере, дело не меняется. Он был прав! В детстве каждый уверен, что впереди его ждет длинная замечательная жизнь. Вот она, Ольга, и впрямь была уверена, что выйдет замуж за самого прекрасного принца на свете, а что в итоге? В итоге она вышла замуж за своего однокурсника Гришу Дьякова. Гриша все десять лет супружества с помощью Ольгиного тела удовлетворял сексом одного только себя, моментально засыпая после ежевечернего исполнения долга перед самим собой. Детей он принципиально не хотел, потому что от них визг, крошки, двойки и множество других проблем. Поскольку пить гормональные препараты Ольга наотрез отказывалась, Гриша строго следил за качеством презервативов, уже до него проверенных электроникой, и обещал Ольге, что созреет к отцовству годикам так… к тридцати пяти, не раньше. Ольга покорно ждала, потому что долгое время любила его за необыкновенно веселый нрав, физическую силу, эрудицию, мужественное волевое лицо и общую привлекательность. В собственной сексуальной неудовлетворенности она мужа не винила, считая ущербной себя. Кто знает, сколько бы тянулось такое положение вещей, если бы однажды в гостях Гриша не перепил бы более обыкновенного и не потерял контроль над собой. Ольга, выйдя на улицу подышать свежим воздухом, нечаянно наткнулась на собственного мужа, предающегося страсти с хозяйкой дома Катериной прямо на газончике дачного «бунгало», где проходило торжество. Она замерла в растерянности даже не столько от того, что ее муж занимается сексом с другой, столько от того, как он это делал. Никогда в жизни Гриша не ласкал Ольгу подобным образом. Между ними все всегда происходило быстро и деловито: раз-два – и Гриша спит. Жене своего приятеля Дьяков устроил настоящий праздник плоти. Ольга понаблюдала за их игрищами несколько минут, потом опустилась рядом на уже изрядно примятый газон, встретилась взглядом с удивленными глазами мужа и, пристально в них глядючи, спросила:
– А со мной, Гришаня, так слабо было?
Гришаня, услышав законный вопрос своей не менее законной жены, впал в такой длительный столбняк, что она, то есть законная жена, успела похлопать его по плечу, встать с газона и даже уехать домой.
На следующий же день Ольга подала на развод. Дьяков кричал, что своего согласия не даст, потому что жену очень любит, а на дне рождения у приятеля его бес попутал на почве невероятно сильного опьянения, которого он никак не ожидал от обыкновенного коньяка. Ольга его оправданий не слушала, потому что перед глазами стояло запрокинутое лицо Катерины, на котором было написано фантастическое наслаждение. Подождав, пока Дьяков полностью выскажется и иссякнет, Ольга спросила:
– Гриш! А ты можешь организовать мне то же самое, что делал для Катерины?
– Оля, ну я же сказал, что был по-свински пьян!
– Ну… так, если надо, я могу поставить тебе пару бутылок коньяка. Самого лучшего, идет? Могу водки… Дорогой. Могу дешевой. Как скажешь!
Дьяков поморщился и принялся занудно объяснять, что он с любимой женщиной не может так, как с какой-нибудь Катериной, про которую все знают, что она слаба на передок.