Он заглянул внутрь камеры через прозрачную дверь. Там она сидела, подпирая подбородок ладонями. Рэч знал, что перед ним женщина — об этом свидетельствовала длина волос; в других отношениях фалидское зрение не позволяло как-либо судить о ее внешности.
IV
Отбросив опасения, Рэч открыл засов и зашел в камеру — хотя впоследствии проклинал себя за то, что подверг такому риску весь проект. Что, если бы его интерес к узнице вызвал подозрения? Что, если бы его привели к Зау-Амузу и, на сей раз, допросили с пристрастием?
Когда он приблизился, женщина подняла голову — Рэч почувствовал, что ее апатия сменилась притупленными безнадежностью ужасом и ненавистью. Но под покровом этих эмоций все еще скрывалась упрямая готовность к сопротивлению, что не могло не вызывать у него восхищение — несмотря на то, что в его глазах она выглядела как неприятное, бледное, влажное существо с головой, покрытой спутанной волокнистой массой.
Он передал ей записку: «Другие совершили побег. Думаю, что они в безопасности. Очень жаль, что в это время тебя не было в камере. Все не так уж плохо. Теперь у тебя есть союзник на борту».
Эмоциональная аура женщины изменилась — теперь ее наполняло изумление, проникнутое робкими проблесками надежды.
«Я — своего рода человек, — написал Рэч. — В этот уродливый череп вживлен человеческий мозг».
Она взглянула на него, и Рэч почувствовал волну теплоты — он тоже вызвал у нее восхищение.
«Ты — очень храбрый человек», — заметила она.
«Ты тоже храбрая, — написал он. — Не слишком отчаивайся. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помочь».
«Теперь мне уже не так тяжело, — сказала она. — Хорошо, что рядом есть кто-то еще. Я боялась одиночества».
«Мне нужно спешить, — написал Рэч. — Нельзя допустить, чтобы меня здесь поймали. Я вернусь, как только это можно будет сделать безопасно».
Выходя из каземата, он чувствовал, что она излучала удивленную благодарность с примесью приятного, теплого дружелюбия.
Разговор с женщиной подбодрил Рыча. Отчужденный от человечества, вынужденный руководствоваться восприятием, несовместимым с человеческим, его мозг постепенно превращался в некое холодное, механическое мыслительное устройство. Ощутив приступ горечи, Рэч подумал: «По сути дела, так оно и есть. Я — не более чем механизм, выполняющий программу и обреченный на уничтожение».
Повернув переключатель, завершавший выполнение задания — в том случае, если его удалось бы выполнить — Рэчу суждено было превратиться в не более чем облачко межзвездной пыли.
Каким-то образом свидание с женщиной-заключенной, оказавшейся, в некоторых отношениях, в гораздо худшем положении, чем он сам, но при этом лишенной утешительного сознания выполнения долга, снова вызвало у Рэча желание жить человеческой жизнью. Что, разумеется, было невозможно. Его тело погибло — и, по словам доктора Плогетца, его мозг не мог бы выжить в теле другого человека.
Шло время. Дни? Недели? Рэч не мог сказать с уверенностью. Два или три раза он украдкой навещал узницу в каземате. На основании таких примет, как ровный контур овала лица и упругость походки, он решил, что это, скорее всего, была молодая женщина.
Эти свидания каждый раз поднимали его настроение, хотя, вопреки всему, вызывали безнадежное чувство неудовлетворенности судьбой. С другой стороны, за свою короткую жизнь Райан Рэч успел испытать многое из того, что было недоступно более осторожным людям, никогда не покидавшим Землю: торжественное ощущение одинокого полета в бесконечной черной пустоте, волнующее приземление на незнакомой планете, непритязательные радости общения с братьями на передовых космических постах, ни с чем не сравнимый интерес, вызванный открытием нового мира на границе известного и неизвестного — возможно, таившего невиданные чудеса и красоты, высокоразвитую цивилизацию, редчайшие драгоценные металлы или самоцветы, руины неизмеримой древности.
Да, исследования космоса и межпланетная торговля позволяли узнать много нового и увидеть множество замечательных вещей — Рэч знал, что, если бы ему каким-то чудом удалось начать новую жизнь, он никогда не смирился бы с мирным существованием на Земле.
И все же, Рэч не забывал о том, в чем жизнь ему отказала. Колоритное, блестящее великолепие космополитических земных городов, выросших в эпоху самого поразительного расцвета и благополучия в истории человечества, музыка, телевидение, спектакли и зрелища, курорты, где туристы почти лихорадочно предавались всевозможным развлечениям и удовольствиям, общество цивилизованных женщин — молодых, красивых, смеющихся...