«Нервная система фалида, по существу, сходна с человеческой, — отозвался доктор Плогетц. — Головной мозг Рэча передает команду через адаптеры, соединенные со спинным мозгом, и движения осуществляются рефлексивно. Поэтому, когда он попытается ходить, если он будет сознательно контролировать перемещение каждой ноги, движения будут неуклюжими, неловкими. Но если он просто прикажет своему телу идти, оно двинется вперед естественно, автоматически».
Плогетц снова сосредоточил внимание на существе, распростертом на процедурном столе: «Вам удобно? Вы отчетливо осознаете происходящее?»
Правое щупальце Рэча подернулось.
«Ощущаете ли вы какое-нибудь влияние волевых побуждений фалида? Другими словами, возникает ли какой-нибудь конфликт между вашим мозгом и вашим телом?»
Рэч задумался. Судя по всему, конфликта не было. Он ощущал себя Райаном Рэчем так же, как всегда — хотя в то же время чувствовал, что его словно заперли в неестественных условиях заключения.
Он снова попытался говорить. «Странно!» — подумал он. Язык фалидов — язык, которого он никогда не знал и не слышал — давался ему легко. Но, как прежде, он не смог воспроизвести человеческую речь даже приблизительно.
«Вот карандаш и блокнот на твердой подкладке, — произнес голос. — Писать с закрытыми глазами может быть трудно, но попробуйте».
Рэч схватил карандаш и, сопротивляясь желанию нарисовать какие-то зазубренные кривые, написал: «Вы можете это прочесть?»
«Да», — ответил голос.
«Кто вы? Доктор Плогетц?»
«Да».
«Операция прошла успешно?»
«Да».
«Мне кажется, что я знаю язык фалидов. Я могу говорить на нем автоматически. То есть, когда я хочу что-то сказать, слова тут же произносятся по-фалидски».
«В этом нет ничего удивительного». Каким пронзительным и резким казался голос врача! Рэч помнил, как звучал голос доктора Плогетца до пересадки мозга — нормальный, приятный, довольно-таки глубокий баритон. «Мы оставили в черепной коробке сегмент фалидского мозга, — продолжал врач, — нервный узел, ответственный за воспроизведение и понимание речи. Незнание фалидского языка создало бы для вас значительные трудности. Кроме того, мы оставили нервный узел, координирующий изображения, регистрируемые двумя сотнями глаз — иначе вы не смогли бы ничего видеть, кроме расплывчатых пятен. Тем не менее, даже при использовании этого нервного узла, скорее всего, будут иметь место существенные искажения».
«Существенные искажения! — подумал Рэч. — Ха! Если бы только доктор Плогетц взглянул на цветную фотографию того, что мне привиделось!»
К Рэчу обратился другой голос, еще более пронзительный, сопровождавшийся тупым скрежетом, раздражавшим новые нервы Рэча: «Привет, Рэч! Это Сандион — командор Сандион».
Рэч хорошо помнил командора — худощавого, смуглого, постоянно напряженного и язвительного; На Сандиона возложили основную ответственность за проведение кампании против таинственных фалидов. Именно Сандион допрашивал Рэча после странной мимолетной стычки в системе Кордекера-343 неподалеку от сектора Стрелка — стычки, в которой погибли два брата Рэча, а он сам остался при смерти.
«Привет, командор! — написал Рэч. — Как долго я был без сознания?»
«Почти два месяца».
Диафрагма Рэча удивленно зажужжала.
«Что произошло за это время?»
«Они атаковали еще пятнадцать наших кораблей — как минимум пятнадцать — в различных секторах. Звездолеты горят, команды и пассажиры погибают или пропадают без вести. Фалиды устроили засады трем боевым крейсерам — не одновременно, конечно — одну в секторе Геркулеса, другую — в секторе Андромеды, и еще одну в трех световых годах за Проционом».
«Обнаглели!» — написал Рэч.
«Они могут себе это позволить, — мрачно отозвался Сандион. — Фалидам уже удалось сократить наш боевой флот на треть. Их корабли проявляют дьявольскую подвижность. Мы деремся, как слепой, отгоняющий кнутом двадцать карликов, вооруженных длинными ножами. Пока мы не узнáем, где находится их родная планета, мы беспомощны».
«Я разыщу их планету, таков мой долг, — написал Рэч. — Не забывайте, что они тоже у меня в долгу. Фалиды отправили на тот свет двух моих братьев».
Сандион хмыкнул и ворчливо сказал: «Таков твой долг — совершить самоубийство».
Рэч внутренне кивнул, но голова, посаженная на ороговевшем воротнике-навершии черного панциря, не могла кивать.
Сандион снова хмыкнул: «Что ж, мне пора идти. Не торопись, отдыхай». Командор язвительно улыбнулся медсестре: «Счастливчик! За тобой будет ухаживать красавица».