– Чего ты хочешь? – наконец спрашивает он. – Если ты еще не сдала меня полиции, значит, тебе что-то нужно.
– О, ты так хорошо меня знаешь! Мне действительно кое-что нужно. Сущий пустяк. – Я улыбаюсь. – Знаешь, у вас, американцев, есть поговорка. Кажется, она гласит: «Если поначалу у тебя не получилось, попробуй еще раз».
Я вижу, как в его глазах мелькает замешательство. Он не понимает. Я чувствую, как подрагивают мои ноги. О, будет весело, когда до него дойдет!
– Может, мне сформулировать это по-другому? Ну да, конечно. – Из-за этого я, наконец, понижаю голос, хотя охранники не обращают на нас никакого внимания. Мы любовники, ставшие бывшими, после преступления, что совсем не редкость в этих стенах.
– Если ты хочешь, чтобы я молчала о твоем участии в убийстве Серафины, тебе придется кое-что для меня сделать. Тебе придется закончить то, что я начала.
Глаза Олли яростно моргают.
– Что?
– Дарси.
Он рычит в ярости, брызжа слюной:
– Ты не можешь говорить серьезно. Она мать моих детей. Ты действительно думаешь, что я способен причинить ей вред?!
– Вполне способен, – спокойно произношу я. – По крайней мере я думаю, что ты это сделаешь, потому что ты нарцисс и у тебя сильнейший инстинкт самосохранения. И учти, что я без колебаний сдам тебя, если ты откажешься.
– Ты не можешь… – Его лицо бледнеет. Напоминает призрак, простыню. Простыня накрывает призрак, душит его. Или ее. Подойдет и то, и другое. – Ты не станешь, – выдыхает он.
– Хочешь проверить? Уверяю, я это сделаю.
– Как я вообще… как по-твоему… нет…
– Решать тебе. Я верю в тебя, Олли. Ты придумаешь что-нибудь креативное. И если за то, что мы совершили вдвоем, мне одной придется провести взаперти остаток своей жизни, ты должен постараться, чтобы оно того стоило. А это того стоит.
– Я не буду, – заикается он, но это меня не убеждает. – Мила и Чейз… – наконец шепчет он хриплым голосом.
– Мила и Чейз. Да. – Я вздыхаю. – Это действительно очень печально. В любом случае твои дети лишатся родителя. Но только от тебя, Олли, зависит, кого именно из родителей они потеряют.