– Верно, – киваю я, но это все, что мне известно. Хотя любопытно, что эта тема уже пару раз поднималась в нынешней поездке. Джейд – ну никак не француженка, и ее знания французского равны нулю. Она говорит bonjour с таким жизнерадостным нью-йоркским акцентом, какой только возможен. Я никогда не встречала ее отца; она почти не говорит о нем, по крайней мере со мной. Я знаю, что он пожилой, ему примерно за восемьдесят. И он был портным. Вероятно, до сих пор им и остался. Подозреваю, что некоторые люди подсознательно воздерживаются от разговоров о своих родителях, когда узнают, как я потеряла своих. – Где вырос твой отец, Джейд?
– С десяти лет он рос в сиротском приюте, но родился в Сен-Реми. Его спасли, однако его родители – мои бабушка и дедушка – убиты во время Холокоста.
Слово «убиты» проносится среди нас подобно молнии.
– Как спасли твоего отца? – спрашиваю я, понимая, что вопрос возник лишь у меня. Викс и Дарси, должно быть, уже знают эту историю, из-за чего я одновременно чувствую себя плохим другом, а также немного будто бы вне компании.
Взгляд Джейд сосредоточен, я помню, что она выглядит так, когда проводит свои знаменитые спин-тренировки. Но только сейчас она мысленно в другом, неизвестном мне месте.
– Это сделали люди, которые предали остальных членов его семьи. Мои бабушка и дедушка отдали им свои сбережения, все самое ценное, что у них было, в обмен на свою безопасность. Но позже вместо того, чтобы продолжать их прятать, те люди вынудили их уехать. Единственное, они отдали моего отца в детский дом. Ему было десять.
– Ох. Это дико и ужасно! – Я удивлена, что ничего об этом не знала. Жуткая история. Я смотрю на Дарси, на ее лице я вижу отпечаток застаревшей боли. Не свежей, как у меня, и не глубокой, до мозга костей, как у Джейд. Лицо Викс безмятежно; я не уверена, насколько нова для нее эта информация.
Джейд кивает.
– Я просто… папа не спит. Врачи исключили все причины. Ему снятся кошмары, и он просыпается с криком, весь в поту. Мама говорит, что в последнее время стало еще хуже.
– Ты думаешь, это из-за его детства?
– Из-за травмы, полученной в детстве, – отвечает Джейд. – Без вопросов.
Я киваю. Мне кое-что известно об этом. Но мне было четыре, а ее отцу десять. В тот момент у него имелся целый мир воспоминаний, воспоминаний, которых у меня никогда не было.
– Я просто… Он так и не добился справедливости для своей семьи. И посмотрите, что сейчас происходит в мире. Мы думаем, что Холокост никогда не повторится, но антисемитизм набирает обороты. Это… – она взбалтывает вино и тупо смотрит на него, – очень страшно, – наконец шепчет она.
Я перевариваю разговор. Я, конечно, согласна с ней. Но какое отношение все это имеет к сороковому дню рождения Джейд? Наверное, никакого, решаю я. Если я чему-то и научилась, управляя гостиницей, так это тому, что, когда людям хочется что-то сказать, они могут перевести разговор о дожде в плоскость социализма, чтобы донести свою точку зрения.
– Так ты ищешь справедливости от имени своего отца? – спрашиваю я, и меня осеняет. – Ты именно поэтому решила учиться за границей, в Авиньоне?
– Да. Зов прошлого моей семьи. – Джейд морщится. – Прости, Бель.
Я пожимаю плечами.
– Это не имеет ко мне отношения.
– Я знаю. Но – твои родители – я не хочу…
– Сыпать соль на мои раны? Не переживай. То совершенно другая ситуация. За рулем был мой отец. Он съехал с дороги. В его организме не было наркотиков. Ничего. Просто ужасный несчастный случай. Винить некого. – Я цитирую Mamie, она повторяла это всю мою жизнь. – В любом случае я их не помню. Я ничего не помню.
Правда ли это? У меня есть одно четкое воспоминание, а в остальном только огни, голоса. Может быть, я притворяюсь, что их нет. Мы все так иногда делаем, не так ли?
– Я просто не… – начинает Дарси, и я удивленно поворачиваюсь к ней. – Нет, я имею в виду… Я думаю, тебе стоит отпустить это, Джей!
Затем Дарси бросает на Джейд взгляд, которому я не могу дать точное определение… предупреждение – вот что приходит мне в голову. Но предупреждение о чем? Пальцы Дарси переплетаются. Она вздрагивает, ее бокал с вином падает на землю, разлетаясь вдребезги по гравию.
– Черт! – Она тянется за осколком, затем за другим. Как будто это поможет. Как будто это важно. Она останавливается, кладет битое стекло на стол. – Я не хотела этого делать. Черт!
– Это всего лишь стакан, – тихо произносит Викс.
Дарси проводит большим пальцем по краю одного из осколков.
– Просто я думаю, что некоторые вещи следует оставить там, где им самое место. В прошлом.